Не нужно ждать другой жизни, как не нужно ожидать и будущего. А нужно жить сегодняшним. Придёт завтра — будешь жить этим "завтра" завтра. Нужно полюбить эту сегодняшнюю жизнь, какой бы она ни была; полюбить страдать, нести свой крест. Только тогда можно быть счастливым по-настоящему…"

На этом дневник закончился, потому что Сашу выписали из больницы.

Ему выдали запечатанный конверт для психотерапевта, который направлял юношу на лечение. И когда на следующий день он передал письмо по назначению, то врач, быстро пробежав по нему глазами, пробормотала:

— Что они там, сдурели, что ли?

Она взглянула на пациента. И сомнение: "Не ошиблась ли она?" — мелькнуло в её глазах: "Как же так?" — подумала врач, — "Почему такой диагноз: маниакально-депрессивный психоз на почве интеллектуальной суггестивно-ментальной диспропорции. Откуда они взяли такие наукообразные доморощенные формулировки?!"

— Ты не встречал там однофамильцев? — спросила она.

Саша вспомнил Вишневского, но тут же сообразил, что хотя он ему и родственник, но фамилия у него совсем другая.

— Нет…

— Наверное, напутали… Как же можно так работать! Это же просто издевательство! Не направлять же тебя снова на переосвидетельствование! Они вывели совсем противоположное!

Саша играл ту же роль, что и прежде: робко сидел на краю стула и тупо смотрел на стену, как бы никуда не спеша и ко всему равнодушный.

— Как ты себя чувствуешь? — Врач отложила письмо, всматриваясь в глаза юноше. От действия лекарств он, действительно, был не в себе, и играть роль было вовсе не трудно. Он чувствовал "отстранённость" от окружающей действительности, пребывал в "сладком" лекарственном "комфорте". И вопросы врача мало его интересовали. Он знал, что изменить что-либо она уже не в силах. Если и поняла, что он "провёл" её, то дальше будет лишь подыгрывать. Ведь, не станет же поднимать шум; иначе, что она за психиатр, когда какой-то ПТУ-шник так легко протянул её за нос…

— Ничего, — ответил Саша и добавил, — Когда пью лекарства…

И врач ухватилась за последнее: "Лекарства! Сейчас она пропишет ему такие дозы, что вышибет у него всю его "интеллектуальность" навсегда! И он действительно сделается таким "идиотиком", каким прикидывается! Если не смогли этого сделать в больнице — то она наверстает упущенное!"

И более ничего не спрашивая, она начала выписывать рецепты, а потом объяснять, как и когда принимать таблетки, начертила таблицу, где по вертикали обозначила: утро, день, вечер, а по горизонтали названия лекарств: мелипрамин, трифтазин, циклодол, аминотриптилин, радедорм…

— Явка каждые три дня! — строго закончила она объяснения. — Я продлеваю твой больничный! Они тебя совсем не вылечили! Наверное, придётся снова направлять в больницу!

Саша вышел из кабинета…

"Как тут убедить кого-либо, что я — здоров?" — подумал он. — Наоборот, всем теперь нужно, чтобы я был больным. Иначе они будут неправыми: как же признаться самому себе в своей неправоте? Лучше утопить другого…"

Стоя в очереди в регистратуру, чтобы поставить печати на рецептах, ему вспомнилось, как ещё только вчера он находился в больнице, а потом — как ехал с матерью домой. Необычное чувство он тогда испытал — как только прошёл через "полупроводник" в обратном направлении и оказался за пределами бетонного забора! Наверное, то же самое хотел передать Лев Толстой, описывая, как взлетевший голубь чуть было не коснулся щеки Катюши Масловой, только что выпущенной на свободу…

…Весна уже окончилась!.. Было утро и начало лета! В воздухе — свежесть… Вместе с матерью он вошёл в электричку… Саша осматривался по сторонам… Вокруг сидели люди, нормально одетые, с вещами. И его осенило: пока он лежал в больнице целые два месяца, эти люди всё это время жили настоящей человеческой жизнью! Такой же, как сейчас! Такой жизнью, к которой Саша возвращался! Но он возвращался уже другим и в другую жизнь! Потому что больше не было и больше не будет гнёта от угрозы армии, под которым он пребывал последние несколько лет!

…Солнце, как на картинах Куинджи, пронизывало вагон насквозь; он ехал неспешно, покачиваясь на рельсах, среди стены свеже-зелёных ранне-июньских деревьев. И когда стена обрывалась — открывались просторы полей. И от смены чувств и этих острых впечатлений у Саши захватывало дух; он чувствовал необыкновенный экстаз, ощущаемый физически всем телом. Вдруг ставшим каким-то лёгким и почти невесомым; и от неясных перспектив, которые теперь раскрывались перед ним, в груди щемило от счастья…

"Что тут необычного?" — пытался он проникнуть мыслью в свои чувства и осматривался по сторонам. — "Такое же солнце, такие же деревья, что я видел из окна палаты…"

Однако другими были люди… Выражение их лиц было нормальным. Они все были разными, не то, как там, в больнице…

"Там?" — мелькнуло у него в мыслях. — Значит я уже не там! Я — тут! И я больше никогда не буду там!

И эта мысль тоже наполняла его радостью…

И теперь, стоя в очереди в регистратуру и вспоминая слова врача, он вновь ощутил подкатывающий к душе холод…

Значит ещё не всё кончено! Нет, как будто, больше угрозы армии, но вместо неё — другая угроза!

"Ведь теперь я должен буду регулярно сюда являться и пить лекарства!" — подумал с ужасом Саша. — " А иначе они могут обратно упечь в психушку! Лучше ли это, чем армия?"