Увидев небольшой камень у дороги, она присела, чтобы обуться. Но от напряжения, от беспокойства, охватившего ее, она никак не могла справиться с узлом, которым связала между собой привезенную из Новой Франции обувь.

Одижо не стал дожидаться, пока драгунам станет заметна нервозность молодой женщины.

– Разрешите, я помогу вам, - забрал из ее рук мокасины.

Ловко развязал узел, потом опустился на одно колено.

– Позвольте, графиня, - сказал он.

Одижо легко, как будто делал это в своей жизни не раз, надел на нее мягкие, из оленьей кожи, мокасины, обвязал шнуровку вокруг щиколоток, опустил отвороты.

Быстро покончив с этим нетрудным делом, он вскинул голову, поймал растерянный взгляд Клементины и ободряюще улыбнулся.

– Ну, вот и все!

Поднялся, подал ей руку.

Драгуны, остановившись невдалеке, с любопытством наблюдали эту пикантную сцену. Гадали, переговариваясь шепотом, насколько близкими могут быть отношения графини с этим смуглым прохвостом. Судя по тому, как ловко он управляется с этой странной обувью и как нежно держит маленькие ножки графини в своих руках... Оба улыбались понимающе.

А Клементина в этот момент давала себе слово никогда больше не ходить босиком, дабы не попадать в глупые ситуации.

Драгуны тенью двигались за ними, ведя коней под уздцы. Не отставали ни на шаг до самого замка.

– Вы меня простите, господа, я не приглашаю вас войти.
– Клементина была сама приветливость, скрывала за доброжелательной улыбкой раздражение. Она досадовала на Одижо, который попался ей сегодня на пути, на себя, что влезла в эту историю, и, уж конечно, на этих драгун, что так нахально уставились теперь на нее.

Клементина решительно сделала несколько шагов по ступеням, ведущим в дом. Не оборачивалась. Надеялась, что Одижо следует за ней.

Тот оказался сообразительным. Он быстро понял, что за спасительный прутик протянула ему "госпожа графиня", и успешно, даже с некоторым удовольствием, играл свою роль.

*

Одижо играл ее довольно успешно почти весь вечер. Говорил немного, но легко. Рассказывал байки, сам же беспечно над ними смеялся. Потом вдруг замолкал, отодвигался, откидывался на спинку стула. Уходил в тень, становился незаметен.

Передавал инициативу Бриссаку. Клементине показалось, между этими двумя мужчинами образовалось своего рода взаимопонимание. Во всяком случае, Бриссак громче других хохотал над шутками "Флобера" и даже пару раз, будто бы в порыве восторга, по-свойски, - казалось, он сто лет с ним знаком, - хлопнул того по плечу. "Флобер" улыбался лениво: "Да, ладно, в самом деле... Чего уж там... Я и не такое могу откаблучить".

Увидев впервые это выражение на лице бунтовщика, за которым столько времени безуспешно гонялась армия величайшего из королей, Клементина не сумела удержаться от улыбки.

Вдруг поймала на себе его внимательный взгляд из-под прикрытых век. Смутилась. "Он очень непрост", - подумала.

Растерялась, осознав, что не испытывает к нему антипатии. Это было странно и... неприятно.

Из всех присутствующих только де Ларош периодически бросал на Одижо неприязненные взгляды. Последний, казалось, взглядов этих не замечал. Улыбался рассеянно - всем и никому.

Так что, в целом, вечер складывался лучше, чем можно было бы ожидать.

Этому в значительной мере способствовало восторженное состояние, в котором находился капитан драгунов. Лагарне, возбужденный и крайне разговорчивый, кажется, вообще не замечал ничего из того, что происходило вокруг. Не замечал то нарастающей, то спадающей напряженности. Не видел косых взглядов, которыми одаривали его сидящие с ним за одним столом. Лагарне смотрел только на хозяйку замка и разговаривал исключительно с ней. Был достаточно галантен и даже приятен. Он очень старался.

К концу вечера, когда съедено и выпито было уже немало, Лагарне все-таки не удержался, заговорил об Одижо. Взялся рассказывать о многочисленных злодеяниях преступника, рисовать картины одну мрачнее другой. Сложенный им образ был ничуть не лучше образа Жиля де Реца, пожирающего младенцев.

Клементина слушала долго. Потом не выдержала, прервала рассказчика. Проговорила досадливо:

– Г-н Лагарне, если вы не перестанете нас пугать, то мы можем решить, что у господина Одижо, чье имя не сходит теперь с ваших уст, есть на голове маленькие рожки, а в сапогах спрятаны острые копыта.