Шрифт:
– Кто?
– Мои драгуны! Куда подевались все эти дармоеды?
– Почему вы спрашиваете об этом меня?
Клементина продолжила отступать, стараясь сохранить между собой и разъяренным мужчиной хоть какое-то расстояние.
– А старик?
– Что за старик?
– Тот, что приходил сегодня в замок! Вы думали, если убрать старика, то больше не появится желающих заработать?
– Лагарне надвигался на нее медленно, но неуклонно.
– Вы не подумали о его сыне? Ха! Все-е-ем хочется враз разбогатеть! Стоит пообещать денег за информацию - и ты получишь ее в полном объеме!
Клементина почувствовала, что уперлась спиной в расположенный в торце денник. Дальше отступать было некуда.
– Оставьте меня, капитан! Я не понимаю, о чем вы говорите!
– она видела сумасшедший яростный блеск в его глазах, к которому примешивалась уже не сдерживаемая пьяная похоть.
Он шагнул к ней. Клементина схватилась за вилы, которыми Пьер и Поль чистили стойла. Вилы рукоятью зацепились за крюк в стене. И Клементина поняла, что своим неосторожным движением только ускорила развязку.
Лагарне ухватил ее за руку с такой силой, что пальцы разом разжались и онемели.
– Но-но, красотка! Не делай резких движений! Иди сюда! Я так долго ждал! А мог бы давно насладиться...
Он дернул ее к себе, одним движением разорвав кружево, обнажил плечи, мокрым ртом скользнул по ее груди, шее, прижался ко рту. Она отбивалась, пока не оказалась зажатой в самый угол, придавленной пахнущим потом и лошадьми телом. Толстые, липкие пальцы мяли ее грудь. Она обессилела от отвращения к нему и собственной беспомощности. От невозможности вдохнуть теряла сознание. Она не услышала быстрых шагов. Заметила мелькнувшую тень.
– Эй, оставь ее, - она узнала голос и замерла от нахлынувшей на нее смеси радости, страха и униженности.
Пришла немного в себя, вздохнула судорожно, когда Одижо оторвал от нее мужчину. Грязно выругавшись, Лагарне обернулся, отшвырнул ее в сторону. Тряпичной куклой она упала на гору соломы, приготовленной конюхами для чистки конюшни.
Звон шпаг, которые скрестили мужчины, показался ей громом. Она обхватила голову руками, стараясь заглушить звуки борьбы.
Борьба, впрочем, продлилась недолго. Пьяный и злой Лагарне оказался не слишком серьезным противником. Клементина, сжавшись в комок, отследила последний короткий выпад Одижо, после которого Лагарне, захрипев, свалился к ее ногам. Из его рта хлынула кровь, он в последний раз заскреб руками по земляному полу конюшни и затих.
– Свинья!
– брезгливо бросил Одижо. Оттолкнул тело, перешагнул через него, поднял на ноги Клементину.
Отряхнул прилипшую к платью солому, провел рукой по ее волосам. Она дрожала и судорожно стягивала руками разорванное кружево. Он подхватил ее на руки, перешагнул через тело. Вновь поставил на ноги.
– Идите к себе, графиня, - сказал тихо.
– Идите и ничего не бойтесь. Я сам разберусь со всем этим.
Она подняла на него взгляд. И он увидел, что она ничего не услышала и не поняла.
– Он, - Клементина мотнула головой в сторону лежащего на полу, - говорил о старике. О том, что приходил сегодня в замок. Что он говорил? О нем... О сыне...
Клементина говорила бессвязно. Пыталась вспомнить, но не могла.
Он взял ее лицо в свои ладони, заглянул в глаза. Сказал твердо:
– Они не навредят вам. Их больше нет.
– Вы... вы убили их?
Он вспомнил, как разъярились вилланы, узнав, что их сосед, собрат их, из жадности едва не поставил под удар их жизни и жизни их семей. Вспомнил, как великан-крестьянин легко, словно делал это каждый день, как цыпленку, свернул старику шею. Покачал головой.
– Не я. Я говорил с крестьянами. Ваши люди не могли простить им предательства после того, что вы для них всех сделали.
Он хотел вселить в нее свою силу и свою уверенность.
Одижо обнял, медленно привлек ее к себе. Мерный стук его сердца успокоил ее больше, чем могли это сделать любые слова. Вряд ли до конца понимая, что делает, она подняла лицо и благодарно встретила нежный, успокаивающий поцелуй сухих мужских губ.
Этот поцелуй должен был стереть воспоминания о том, другом, от которого у Клементины все еще отнимались ноги и дрожали руки.
Немного придя в себя, она выскользнула из уютных объятий, смущенно прошептала: