Прислонилась к камням, не хотелось думать совершенно ни о чем. Хотелось просто стоять и слушать, как мечется где-то рядом Райн. Постойте, а чего он так разошелся, даже света не надо, чтобы понять, что мой маг носится туда-сюда мимо меня. Вентилятор что ли изображает? Так мне не жарко вроде.

— Посидишь одна? Хочу пройти немного по тоннелю, чтобы понять есть ли отсюда второй выход.

— Можно я с тобой? — робко поинтересовалась, стараясь скрыть свой страх перед гнетущей темнотой. Поводила перед собой руками и, нащупав рукав, потянула поближе к себе, тот оказал неожиданное сопротивление. Опять потянула, но тот ни в какую. Чего это он?

— Рай, а Рай, — используя понравившееся магу ласковое имечко, попыталась подольститься к нему, — Ну, возьмиии меня!

То, что прозвучало это несколько двояко, я поняла только, когда услышала в ответ слегка хрипловатый голос:

— Это… Ты лучше сиди, набирайся сил, а я схожу один.

— Только ты не долго, а то я буду волноваться, — смирилась я с неизбежным.

— Я мигом, ты даже не успеешь сказать «черничный пирог».

— Черничный пирог.

— Ну… не так быстро, — разыграли мы сцену из небезызвестного «Криминального чтива», чтобы немного разрядить обстановку.

Учитель поджег маленький бледный светляк и, не оглядываясь, двинулся по тоннелю, унося с собой всю мою храбрость. Я видела, как затухает вдалеке свет, слышала, как затихают шаги, и начинала отчаянно струсить.

И тут случилось непонятное: маг возвращался назад чуть ли не бегом. Сердце замерло в тревоге. Неужели там новая опасность?

В бледном свете огонька, лицо мужчины выглядело взволнованным и каким-то решительным что ли… Может быть, виной тому были тени, которые ложились на кожу, причудливо меняя черты при каждом движении?

Райн приблизился, легонько толкнул меня назад, так что я оказалась прижатой к стене. Обхватил ладонями лицо, с нажимом медленно провел большим пальцем, сминая губы, внимательно следя за грубоватой лаской. Прозрачные глаза скользнули вверх по щеке, так осязаемо, что сразу целая куча бабочек в моем животе одновременно взмахнула своими крыльями, закручивая меня в тугой узел желания. Мой взгляд поймали в плен льда и произнесли шепотом:

— Я так больше не могу… Ты сводишь меня с ума.

В это мгновение погас светляк, погружая нас в чернильную темноту, а мои губы оказались в плену незнакомых, сухих, горячечных губ Райна. И все… на меня свалилось небо, жахнуло по голове, оглушило, заставляя утонуть в себе. Еще несколько ударов сердца назад, здесь была Ася, а потом пропала. Она стала жадными руками, сдирающими совершенно неуместную одежду (кто ее вообще придумал? Зачем? Когда без нее так жарко и тягуче). Она стала кожей, вздрагивающей от каждого прикосновения, переплавляющейся в жидкий металл. Стала жадными губами, царапающими кончиками ногтей, покусывающими зубами, ласкающим языком, каждой клеточкой истомившегося тела.

То, что происходило с нами, нельзя было назвать ни любовью, ни сексом, только сумасшествием, причем обоюдным. Нетерпение, страсть, жажда, одержимость, тоска — мы пили этот коктейль огромными глотками, не страшась захлебнуться, не задумываясь о последствиях, требовательно отбирая друг у друга каждую крупицу огня и тепла. Только там впервые поняла, что совершенно не важно: в какой позе это происходит, насколько ты грязный и ароматный, сколько камней тебе впиваются в спину, как устали твои ноги, обнимать эти бедра.

Меня убивали и тут же возрождали вновь каждым толчком, движением, ритмом этого рваного танца. Я была птицей Феникс, такой же горящей и неистребимо живой. Я летала.

Время, сразу после близости может необыкновенно сроднить двух людей, переживших только что маленькую жизнь; за короткое время, рассказавших свою бесконечную историю любви. В этот момент все окутано ароматом нежности, пронизано трогательностью, наполнено прозрачной хрустальностью. Каждый жест, звук, поворот головы, дыхание — кажется аутентичным и совершенно неповторимым.

Но для кого-то это время может стать испытанием. Страсть схлынула, история прочитана, поставлена на полку, и продолжения ждать не приходится. Словно фотография, разорванная на две части: на одной остался он, на второй позабыта она, а неровный край разрыва, как напоминание о прошедшем. И тогда эти мгновения заполняются неловкостью и скомканными взглядами, извиняющимися улыбками и стыдливо спрятанными глазами.

В каком-то смысле мне повезло, темнота не позволила мне увидеть эти глаза, но я очень четко ощутила момент, когда он перестал быть моим. Кажется, вот только что жил, дышал, был только для меня, мой безраздельно до самых кончиков пальцев, до самого последнего волоска на теле. И тут же… одним движением, одной мыслью, уже чужой: полный сомнений, раскаяния и принадлежащий какой-то далекой Аматис.