Режим запретил средствам массовой информации в Гаване рассказывать о новостях из Сантьяго, опасаясь, что беспорядки начнутся и в столице. Забастовку в Сантьяго поддержали общественные деятели и предприниматели, и власти в гневе обрушились на них, делая все возможное, чтобы заставить их отступить. Пепин Бош в день убийства Паиса был в Мексике, и деятельностью винокуренного завода и пивоварни в Сантьяго руководил Даниэль Бакарди, который оказался под сильнейшим давлением — власти требовали, чтобы он заставил своих подчиненных выйти на работу. Он наотрез отказался, и на третий день забастовки полиция арестовала сына Пепина Боша Карлоса и заключила его в казармы Монкада, считая, что теперь власти смогут шантажировать руководство «Бакарди».

Карлосу было тридцать; хотя он как-то раз дал одному активисту «М-26–7», собиравшему деньги для партизан в горах Сьерра-Маэстра, две тысячи долларов, в борьбе против Батисты он практически не принимал участия. Близкие звали его «Линди»: с того дня, как маленького Карлоса показали Чарльзу Линдбергу, юный Бош занимался в основном яхтенным спортом — это увлечение он разделял с приятелем Ренато Гитартом, оказавшимся среди погибших при нападении на казармы Монкада. Хотя во время заключения в казармах Монкада Линди не испытывал физических мучений, однако этот случай открыл ему глаза на реальность репрессий Батисты. Тем летом в казармах было полным-полно бандитов, которым полиция платила за запугивание и убийства противников режима. Пока Линди был заключен в казармах, одну компанию бандитов вызвали на «особое задание» в город. Когда они ближе к ночи вернулись в казармы, Линди услышал, как один из бандитов похвалялся, что-де «прикончил того парня».

Ситуация в Сантьяго обострилась не меньше, чем в ноябре 1956 года: по улицам ходили вооруженные до зубов армейские патрули. Власти уже объявили, что рабочие, которые не прекратят забастовку немедленно, будут уволены, однако в случаях, когда забастовку поддерживали сами работодатели, подобные угрозы были бессмысленны.

Примерно тогда же, когда арестовали Линди Боша, в особняк Даниэля Бакарди в аристократическом районе Виста-Алегре явились солдаты и пробыли там несколько часов, утверждая, что не уйдут, пока Даниэль не подпишет документ, обязывающий рабочих вернуться на работу. Однако Даниэль не стал этого делать — напротив, он вместе с несколькими другими лидирующими предпринимателями написал открытое письмо, в котором утверждал, что не поддерживал всеобщую забастовку, однако и не возражает против нее. «Нам нельзя усугублять напряженность, которая может привести к братской ненависти, — говорилось в письме. Как только стало очевидно, что на остальную Кубу забастовка не распространилась, сантьягские рабочие мало-помалу прекратили ее.

Бош и его жена Энрикета не подозревали о том, что делается в Сантьяго: в Мексике произошло землетрясение, которое нарушило телефонную связь. Помощник Боша Гульермо Мармоль в конце концов был вынужден полететь туда, разыскать супругов на винокурне Ла-Галарса и лично рассказать Бошу, что его сын под стражей. 6 августа, спустя три дня после ареста, Линди Бош был освобожден из-под стражи — как раз к тому моменту, как его родители вернулись в Сантьяго. Возмущенные арестом сына, они немедленно вылетели на Кубу. Приземлившись в Сантьяго, Бош тут же направился в казармы Монкада потребовать объяснений от командующего. Тот заверил Боша, что сам готов восстать против Батисты, а приказ об аресте Линди отдал, чтобы вынудить Боша вернуться в Сантьяго и координировать восстание. Бош понимал, что его симпатии к Движению 26 июля давно стали достоянием общественности, и подозревал, что командующий пытается заманить его в ловушку — заставить открыто признаться в своих политических пристрастиях, — чтобы затем иметь основания для ареста. Поэтому Бош не стал отвечать на тираду командующего, покинул казармы и стал готовиться к тому, чтобы на время революции уехать с Кубы.

Опыт подсказывал Бошу, что нужно придумать, как уберечь свое предприятие от алчности Батисты. Бош решил, что Батиста хочет наказать его за поддержку движения Фиделя Кастро и ищет возможности хотя бы отчасти контролировать компанию «Бакарди». В результате Бош изобрел весьма хитроумную комбинацию для защиты семейной собственности. Он организовал новую компанию под названием «Бакарди Интернешнл Лимитед» (БИЛ), с юридической точки зрения никак не связанную с компанией «Ром «Бакарди»», однако находящуюся в собственности тех же акционеров.

Новая компания должна была базироваться на Багамах и обладала эксклюзивным правом на производство и дистрибуцию рома «Бакарди» за пределами Кубы, за исключением Соединенных Штатов и Мексики. Учитывая политическую неопределенность, царившую в то время на острове, шаг был весьма дальновидным, и Бош без труда убедил руководство «Бакарди» одобрить создание новой фирмы. Фульхенсио Батиста мог сколько угодно вводить новые налоги или придумывать еще какие-то способы наказать Бакарди или шантажировать их, однако самый ценный коммерческий сегмент предприятия будет в безопасности.

В то время самую большую прибыль компании «Бакарди» приносили операции за границей. Новая винокурня Ла-Галарса в Мексике уже открылась и производила на посетителей сильное впечатление. «Во всей Мексике я не видел более чистого и налаженного предприятия, чем винокурня в Ла-Галарса, и сомневаюсь, что такие заводы есть где-нибудь за рубежом, — разглагольствовал выдающийся мексиканский бизнесмен после экскурсии по новому заводу. — Сразу видно, что это предприятие необыкновенно экономично, производительно и прекрасно управляется!» Полным ходом шла подготовка к строительству новой винокурни в Бразилии, в Пуэрто-Рико достраивали очередной завод. Луис Муньос Марин, друг Пепина Боша, губернатор Пуэрто-Рико, присутствовал на запуске завода в январе 1958 года и назвал его «Ромовым Собором». Это была самая большая фабрика по производству рома в мире.

Бакарди поняли это не сразу — однако главным вопросом в начале 1958 года было не то, нужна ли им революция, а то, нужны ли ей они. Как и многие другие кубинцы, Бакарди считали, что Манифест Сьерра-Маэстра и прочие подобные заявления совпадали с реальными политическими намерениями Движения 26 июля. Никто не понимал до конца, что речь идет просто о конкуренции политических фракций и что воззрения Фелипе Пасоса и других умеренных деятелей городского подполья не обязательно разделяют более радикально настроенные бойцы в горах, в том числе — Че Гевара.