Однако военные действия повстанцев не могли не затронуть коммерцию в целом. К осени 1958 года были серьезно нарушено транспортное сообщение и коммуникации в районе Сантьяго. Некоторые районы оказались под контролем повстанцев, и движение на главных дорогах застопорилось. В самом Сантьяго полиция и личное ополчение Роландо Масферрера почти каждую ночь устраивали перестрелки с повстанцами. Сотрудник «Бакарди» Мануэль Хорхе Кутильяс, молодой инженер, был назначен управляющим новой винокурней в Сантьяго и частенько предпочитал ночевать на заводе, чем рисковать жизнью, добираясь домой на автомобиле по темным опасным городским улицам.

Совсем скоро в Сантьяго отключили электричество, и руководители «Бакарди» были вынуждены сократить производство. Недостаток стеклянной тары привел к приостановке работы по розливу рома, и завод по производству рома «Бакарди» закрылся впервые за свою историю. Все дороги, ведущие в Сантьяго и обратно, были перегорожены, а железнодорожное сообщение прекратилось, поэтому руководство «Бакарди» могло вывозить свою продукцию из города только водным путем, через Гавану, — как в прошлом веке. За первые три недели декабря почти сорок тысяч ящиков рома «Бакарди» были отправлены морем в Гавану — все для продажи где-нибудь на Кубе.

Жизнь в столице шла более или менее нормально, и гаванский персонал «Бакарди» поначалу плохо представлял себе, какая скверная ситуация сложилась в Сантьяго. 4 ноября начальник сантьягского отдела продаж Хосе Боу описал положение в городе в письме, которое назвал «Послание santiaguero гаванскому другу». Он адресовал письмо своему коллеге из «Бакарди» Хуану Прадо, менеджеру по продажам в Гаване, хотя его мог бы прочитать любой столичный житель, не подозревавший, что творится на другом краю острова.

«Дорогой Хуанито! — начал Хосе. — Вы в Гаване полностью отрезаны от реальной жизни. Как будто Гавана — это Куба, а весь остальной остров — «Корея»». Боу писал, что в сантьягских магазинах нет продуктов, нет молока для детей, нет питьевой воды — все нужно покупать у уличных торговцев. А еще в городе царит насилие.

Что бы вы все сказали, если бы, усевшись у собственных окон, вынуждены были созерцать самолеты, которые окружили город и атакуют пригороды с бреющего полета? Что бы вы сказали, если бы обнаружили, что ваш город оккупировали войска, если бы видели, как улицы патрулируют танки и бронированные автомобили и грузовики, набитые солдатами, которые наставили свои ружья во все стороны и грозят даже самым мирным жителям? Что бы вы сказали своим детям, которые, увидев подобные машины, с криками разбегаются, плачут и ненавидят всех, кто носит военную форму?

Боу был настоящий джентльмен с аристократическими манерами, у него были взрослые дети, и заботился он в основном о том, чтобы в его семье все было благополучно, а продажи «Бакарди» росли. Боу не принадлежал к сторонникам Фиделя Кастро, не считал себя политиком, однако жестокость службы безопасности Батисты, которой он стал свидетелем, лишила его душевного покоя и заставила все сильнее возмущаться режимом.

Нас так притесняют, с нами так плохо обращаются, что настанет момент, когда мы, невзирая на почтенный возраст, будем вынуждены взяться за оружие… против тех бесчеловечных зверей, которые не ощущают в себе ни на йоту жалости, когда хладнокровно убивают… Я лучше геройски погибну, чем буду и дальше влачить существование под кровавым сапогом этих людей, лишенных души.

Письмо Боу показывает, почему революция на Кубе смогла победить. Сам Боу и другие жители Сантьяго с такой силой возненавидели режим Батисты, что были готовы поддержать практически любое повстанческое движение, которое было бы способно свергнуть диктатора — и неважно, какие вопросы возникали в то время к самим повстанцам. Мануэль Хорхе Кутильяс, молодой винокур, впоследствии вспоминал, как они с родственниками из семьи Бакарди и коллегами забирались на крышу пивоварни «Атуэй», чтобы лучше видеть поле боя за городом. Оттуда можно было различить большой красно-черный флаг движения «М-26–7», развевающийся в ближних холмах.

Самолеты Батисты сновали над холмами в бреющем полете, и над деревьями поднимались клубы дыма. Однако затем Кутильяс и его коллеги слышали, как отстреливаются залегшие на земле повстанцы, и кричали, не помня себя от радости: «Бей их! Бей!»

К осени 1958 года ЦРУ заключил, что против Батисты настроено как минимум 80 процентов кубинцев. Даже самые верные его сторонники в американском правительстве волей-неволей пришли к выводу, что ему пора уйти, хотя вовсе не хотели увидеть на месте его режима правительство во главе с Фиделем Кастро, от которого ничего, кроме неприятностей, ждать не приходилось. ЦРУ и ФБР докладывали, что сам Кастро не обязательно коммунист, однако в его ближайшем окружении есть несколько самых настоящих коммунистов, в том числе его брат Рауль и Че Гевара. В последней отчаянной попытке найти выход из положения группа предпринимателей и государственных чиновников США предложила Батисте добровольно отказаться от власти в пользу временного правительства, в котором преобладали бы армейские офицеры из числа противников Батисты и уважаемые столпы общества, в числе которых, как подчеркивалось, должен был быть и Пепин Бош из «Бакарди». Однако Батиста даже думать о таком не желал.

Пожалуй, из этой затеи так или иначе ничего бы не вышло. Фидель Кастро не раз и не два говорил, что и он сам и его последователи не удовлетворятся военным переворотом, который сверг бы Батисту, и к декабрю 1958 года остановить его движение было уже невозможно. Американский посол вскоре сказал Батисте, что США больше не считают, что он способен контролировать Кубу, и Батиста стал планировать побег. В ночь на 1 января 1959 года, в 2 часа 40 минут, он вместе с родственниками и несколькими друзьями улетел с Кубы. Фидель Кастро узнал об этом за завтраком в своем штабе на сахарной плантации невдалеке от Сантьяго. С небольшой армией бойцов и сторонников, вытянувшейся караваном грузовиков и джипов на две мили, он проехал по извилистым городским улицам, забитым ликующим народом. Люди свешивались из окон, толпились на балконах и кричали от радости, приветствуя караван.