– Простите, пожалуйста, – произнес Худолей с чрезвычайной вежливостью, – я не помешал?

– Нисколько, – голос у незнакомца был низкий, с сипловатой хрипотцой, видимо, не только от сна – это Худолей знал лучше кого бы то ни было.

– А вы кто? – спросил он, все еще топчась у порога.

– Бомж, – склонив голову к плечу, незнакомец смотрел на Худолея свободным от синяка глазом.

– Кто?

– Бомж, – повторил тип точно с таким же выражением. – Вы никогда бомжей не видели?

– Приходилось.

– И что? Не похож?

– Нет, почему же... Очень даже.

– Что же вас удивляет?

– Если говорить честно, то больше всего меня удивляет бутылка виски за две тысячи рублей на столе бомжа.

– А! – улыбнулся незнакомец, показав, что у него непорядок не только с глазом, но и с зубами, – похоже, их выбили еще до того, как подбили глаз. Он протянул руку, взял бутылку, встряхнул ее, полюбовался цветом, остро глянул на гостя. – По глоточку?

– Можно, – кивнул Худолей.

Что-то произошло, что-то открылось бомжу в те недолгие секунды, пока он единственным своим глазом смотрел на Худолея. Понял, по каким-то признакам безошибочно догадался, что перед ним человек, которому без большого риска для жизни можно предложить выпить. И тот скорее всего не откажется. Из вежливости ли, из каких-то коварных целей или просто по состоянию своего здоровья, но не откажется, слова грубого не скажет и на улицу не выбросит.

– О! – обрадовался бомж пониманию. – Это по-нашему! Прошу! – и он шлепнул по сиденью стула большой, похоже, давно не мытой ладошкой.

Худолей сел, сдвинул на столе в сторону остатки вечернего застолья, придвинул стакан, который показался ему почище других. Но хозяин оказался на высоте – откуда-то возникшей в его руках тряпкой он протер стакан, посмотрел его на свет, еще раз протер и со стуком поставил перед Худолеем.

– Мы тут тоже не хухры-мухры! – радостно сказал он, свинчивая пробку с бутылки.

Худолей взял стакан с желанием подвинуть его поближе к бомжу, чтоб легче было наливать виски, но, пронося стакан мимо себя, уловил посторонний запах, который его насторожил, что-то напомнил. Худолей уже внимательно внюхался в стакан – это был запах машинного масла. Тогда он оборотил свой взгляд к тряпке, которой бомж только что протирал стакан. Взял ее вроде для того, чтобы смахнуть крошки со стола, но замешкался, что-то ответил бомжу, о чем-то спросил и, механически теребя тряпку в руках, успел внимательно осмотреть ее со всех сторон. И убедился – масляные пятна на ней свежие, не успевшие еще растечься по холстине. Да, пятна имели четкие границы, – следовательно, пользовались тряпкой как протирочным материалом совсем недавно, может быть, даже сегодня.

Худолей все-таки смахнул со стола какие-то крошки, мусор и, уже не скрывая, не таясь, понюхал тряпку.

– Вкусно пахнет? – беззаботно рассмеялся бомж. Худолей видел, что тот действительно смеется добродушно, будто удачно разыграл со своим гостем веселую шутку.

– Маслом, – ответил Худолей.

– Сливочным? – снова расхохотался бомж, показывая остатки зубов. «Он наверняка уже выпил граммов сто пятьдесят, – безошибочно прикинул Худолей. – Может, двести? – спросил он у себя. – Нет, все-таки сто пятьдесят, если не сто тридцать». В таких вещах он не ошибался. Но и эта доза оказалась для бомжа почти предельной. Если он выпьет еще столько же, то никакого разговора с ним уже не получится.

– Машинным, – сказал Худолей и, припав грудью к столу, пристально уставился бомжу прямо в глаза. – Машинным маслом пахнет твоя протирка, – повторил он.

Результат оказался совершенно неожиданным – бомж попросту поперхнулся и уставился на гостя глазами, полными ужаса. Сквозь его месячную щетину, невзирая на выпитое виски, явственно проступила бледность. Что делать, простоват был бомж, а жизнь в подворотнях, в пустых вагонах и брошенных складах, когда приходится бояться не только сторожей, их собак, но и просто прохожих, когда тайком приходится питаться из мусорных ящиков, – все это лишило его твердости, уверенности, способности к самому малому сопротивлению.

– Где брал масло? – спросил Худолей, казня себя за непозволительное коварство по отношению к этому забитому существу. После многих лет работы в следственных кабинетах он знал – не догадывался, не открывал что-то новое, а просто знал, что первые вопросы должны быть невинными, они вроде бы никого ни в чем не уличают, они вроде продолжения предыдущей беседы.

– В гараже, – бесхитростно ответил бомж. – А что, нельзя было?

– Тебя как зовут?

– Петя.

– А по отчеству? – продолжал выпытывать Худолей, понимая, что человек, втянувшийся в ответы, не сможет остановиться и потом, когда он задаст вопрос жесткий и прямой.

– Михалыч, – бомж даже не осмелился произнести «Михайлович», он был просто Михалыч.

– Фамилия?

– Да какая там фамилия! Уже и от имени ничего не осталось! А ты – фамилия! Нет у меня никакой фамилии. Была да вся вышла.

– Масло вернул на место?

– Отнес.

– Много использовал?

– Плеснул на тряпку – и все использование.

– Ладно, Михалыч, – Худолей откинулся назад, отрешенно посмотрел на стакан с виски, отодвинул его в сторону: дескать, какое виски, какая выпивка, если обнаружилось такое, что... Дух перехватывает. – Давай, – устало, негромко, сочувствующе проговорил Худолей. – Показывай.