– Но это мало кто сможет, – Пафнутьев склонил голову к плечу, как бы прикидывая и такой вариант.

– Никто не знал, где он. Один я. И этот миллион мог лежать хоть десять лет. А я мог прийти и взять. Не через десять лет, конечно, через годик, через два. Ничто бы не изменилось за это время. Тихо, спокойно, без суеты и милицейских допросов взял и пошел. И началась бы совсем другая жизнь.

– У тебя и сейчас начнется другая жизнь, – не сдержался Пафнутьев и тут же пожалел о своих словах. Но Вулых, как ни странно, принял их без обиды.

– Это уж точно, – усмехнулся он. – Такая жизнь начнется, врагу не пожелаешь.

– Врагу можно пожелать.

– Да? – Вулых поднял, наконец, голову и посмотрел на Пафнутьева с какой-то добродушной лукавинкой. – Вообще-то, да... Это я так, к слову. А врагам мы такого желаем, такие кары на них насылаем... Содрогнуться можно, если на минуту представить, что сбудется хоть сотая часть наших проклятий.

– И ни единый человек не знал, где лежит миллион? – Пафнутьев перевел разговор на нужную тему.

– Объячев, конечно, знал. Маргарита? Нет, она не знала. Она вообще не догадывалась, что этот миллион существует. Объячев, как я понимаю, готовил его для другой жизни, с другим человеком...

– С Катей?

– Точно.

– А Вохмянина знала о миллионе?

– Догадывалась.

– Он, наверное, сам ей сказал? – спросил Пафнутьев.

– Нет, прямо он никому не говорил. Намекнул, чтоб не беспокоилась о будущей их жизни... Это было.

– Значит, он не собирался жить с Маргаритой?

– Да он с ней и не жил. Разве что не прогонял. Выпивкой обеспечивал... Пьешь? Пей. Я вот подумал, если бы мне удалось положить этот миллион в какой-нибудь зарубежный банк процентов на пять, на восемь... Есть такие банки. Я бы каждый год только процентами получал пятьдесят, восемьдесят тысяч долларов, не трогая миллиона. Представляете? Прихожу в банк, подхожу к кассе, мне, пожалуйста, отсчитайте... А они спрашивают – вам какими? Крупными или мелкими? – в глазах у Вулыха светится почти детский восторг перед той картинкой, которую он сам нарисовал. – А трехэтажная вилла в Испании на берегу моря стоит не больше ста тысяч. Есть подешевле, но мне понравилась та, что за сто тысяч – в журнале фотографию видел. С бассейном, морской водой, внутренним двориком, а в доме – широкая деревянная лестница из темного дерева, арочные проходы... И, главное, все стены белые... Без этих отвратных обоев... Белые стены и отделка из темного дерева... Красиво, да?

– Я бы не отказался, – повторил Пафнутьев. – Если Катя знала, что есть деньги, она должна была их искать... Мне так кажется.

– Искала, – усмехнулся Вулых.

– Не нашла?

– Это было невозможно. Баба – дура. Не там искала, не так искала, не тот подход. Придуривалась! То ей, видите ли, веник нужен, то совок, какие-то реечки-планочки... А сама шастает, шастает... Мне бы этот миллион оставить на месте, – глаза Вулыха, кажется, сошлись от сосредоточенности на переносице, губы тоже сжались, и весь он как бы окаменел от напряжения. – Да, это было бы лучше всего. И Петришко не догадывался.

– А как же ты узнал?

– Умный потому что, – усмехнулся Вулых.

– Хорошо, если ты такой умный, скажи, пожалуйста, почему Объячев не положил деньги в зарубежный банк, чтобы каждый год получать сто тысяч долларов навара? Можешь объяснить?

– Могу, – Вулых чуть шевельнул плечами. – Я думаю, что он и в банк положил. И в хорошем месте спрятал, в доме. На всякий случай.

– Как ты думаешь, кому дом достанется?

– Екатерине, кому же еще, – ответил Вулых спокойно, будто это разумелось само собой.

– Почему ей? Ведь у Объячева, говорят, есть где-то сын от первого брака?

– Нет, – Вулых покачал головой. – Сын не потянет.

– Значит, и миллион ей?

– Вот на миллион сын может замахнуться... Кстати, я мог тогда сумку с деньгами затолкать под лавку. Электричка поздняя, народу уже не было... Ее бы не скоро нашли. Вот бы удивился кто-то, да? Открывает спортивную сумку, а там миллион долларов, – Вулых, кажется, никак не мог уйти от этой темы. О чем бы ни спрашивал Пафнутьев, мысли его неизменно возвращались к миллиону долларов. Который достался ему так легко и которого он лишился еще легче.

Пафнутьев невольно вспомнил о давней своей знакомой, которая отправилась на юг, прихватив колечко с бриллиантом – бабкин подарок. Зачем эта дура взяла с собой колечко на пляж, зачем она вообще захватила его в поездку, она и сама не могла объяснить. Какие-то мистические силы решили, очевидно, что кольцом она владеет не по праву. И, отправляясь в очередной раз в волны, плескаться и радоваться жизни, она сняла колечко и дала подержать подруге. А вернувшись, вроде бы снова надела на палец. Или не надела. Вроде помнила, что надевала, и подруга утверждала то же самое. Но как бы там ни было, решив снова окунуться в волны – она опять хотела снять колечко, но его на пальце уже не оказалось. Всю ночь, всю ночь при свете пляжных фонарей пафнутьевская знакомая и ее подруга просевали песок – в попытке обнаружить злосчастное колечко.