– О! Я хитер, коварен и злопамятен. От меня лучше держаться подальше.

Пафнутьев снова прошел к подоконнику, у которого они недавно стояли с Худолеем, и набрал номер Шаланды. Он знал, что в эти секунды трубка сотового телефона пищит в шаландинском кармане, но тот не откликался на вызов. Значит, важный разговор, значит, надо ждать.

– Слушаю! – наконец прозвучал голос Шаланды.

– Пафнутьев тревожит.

– Давай, тревожь.

– Ты подготовил выступление по телевидению?

– А что?

– Материала хватает?

– Можешь добавить?

– Могу, – усмехнулся Пафнутьев.

– Неужели... – голос Шаланды оборвался, он так и не решился произнести вслух мелькнувшую догадку. Слишком уж она была невероятной.

– Да, Жора, да. Еще один труп.

– Кто на этот раз?

– Маргарита Объячева. Жена хозяина.

– Убита?

– Возможно.

– Как?

– Не знаю. На теле видимых повреждений нет.

– Сколько же там осталось живых?

– Пятеро. Телохранитель, его жена, секретарша... Кстати, прекрасная девушка, красавица, умница...

– Остановись, Паша. Кто еще? – взмолился Шаланда.

– Друг семьи Вьюев и объячевский зек Скурыгин.

– Ты присматривай за ними.

– Твои ребята присматривают. Они надежные профессионалы, мимо них даже мышь не проскочит незамеченной. Птица не пролетит. Комар носа на подточит.

– Ладно, Паша. Я вот прикидываю, прикидываю... Осталось пятеро... Четверо из них наверняка убийцы... Они ведь не остановятся... Им следы надо заметать.

– Может, четверо убийц, но не исключено, что один... Может быть, в доме есть какая-нибудь потайная комната, в которой убийца и прячется? Будем думать. Что твой строитель? Как его... Вулых.

– Желает говорить с тобой.

– Да-а-а? – по-дурному заблажил Пафнутьев. – Созрел, значит.

– Чем-то ты ему приглянулся.

– Он мне тоже. Высылай машину за Маргаритой. Передавай большой привет ночным телезрителям.

– Может, подъедешь, выступишь?

– Да боюсь я их тут без присмотра оставлять! Боюсь! – признался Пафнутьев. – Приеду утром, а их уже трое осталось... Нет, Жора, не уговаривай. Кому-то на роду написано блистать в свете юпитеров, а кто-то должен вахтером служить, – жалостливо простонал Пафнутьев.

– Да, Паша, да! Кто для чего создан... С природой не поспоришь.

– Кстати, Худолей опять отличился.

– Все! Мне пора. О худолеевских подвигах расскажешь кому-нибудь другому.

– Я имею в виду, что он весь день не пьет. Ни капли в рот.

– Не верю! – заорал в трубку Шаланда и отключил телефон.

Снова и снова просчитывая события, случившиеся в объячевском доме, пытаясь понять суть происшедшего, Пафнутьев постоянно упирался в нечто необъяснимое – что произошло у строителей? Он мог понять поведение Вохмяниных, и Маргарита была ему понятна, и Света. Хотя и были к ней вопросы, недоумения, но по каким-то своим причинам он отодвигал Свету в сторонку – отойди, дескать, не мешай нашим серьезным разборкам.

Вьюев?

И с этим все в порядке, Пафнутьев мог предсказать его поведение, предвидеть решения – и спокойные, и истеричные, и попросту беспомощные.

Скурыгин становился все более спесивым, он возвращался в свой мир, где привык повелевать и решать судьбы. Так уж случилось, что судьбу его самого решил другой человек, и Скурыгину оставалось только подчиниться. Причем держался он не слишком твердо, не слишком, это Пафнутьев понял сразу. Чтобы без пыток, избиений, без голода дрогнуть и подписать все, что тебе подсовывают... Слабак этот Скурыгин. И все его высокомерие, какое-то больное, надсадное самолюбие, все только подтверждало – слабак.

– Мне нужно позвонить, – подошел он к Пафнутьеву через два часа. Я и об этом должен просить разрешения?

– Конечно. Но я разрешаю.

– Знаете... Мне уже расхотелось звонить.

– В таком случае ничем не могу помочь.

– Три месяца назад я пришел в этот дом с сотовым телефоном. Я могу затребовать его обратно?

– Затребовать, конечно, можете. Но получить – нет.

– Почему?

– А я не знаю, где он, куда вы его сунули! – расхохотался Пафнутьев, убеждаясь еще в одной закономерности – спесь и глупость идут рядом, да чего уж там: это проявление одного и того же человеческого качества – ограниченности.

– Я вижу, вам приятно видеть людей в дурацком положении? – спросил Скурыгин.

– Да. А вам?

Поперхнулся Скурыгин, закашлялся, хотел сказать что-то резкое, что сразу поставило бы на место эту прокурорскую крысу, но сдержался, взял себя в руки и промолчал. И правильно сделал. Таких людей Пафнутьев не любил и даже не боролся с этим своим чувством. В мимолетном споре Скурыгин поступил верно, грамотно. Но глупо и самонадеянно, более того, безрассудно он поступил часом позже – позвонил в свою контору, потребовал каких-то ответов, отчетов, кого-то пропесочил за нерадивость, кого-то сдержанно похвалил.