– Я убью его, – обещает Сережа и уходит на работу.

Катя, позевывая, отправляется досыпать.

16 августа, день

Выбери музыку – сделай себе больно.

Пяти дней и одного объезда свадебных салонов достаточно, чтобы понять: свадьбе быть?

Выбери музыку. Включи громко. Пусть она будет автобаном, бобслейной трассой, шоссе Роммеля. Пусть будет водопадом. Пусть она будет запахом осени, ранней, тревожной, только что желтой…

Запахом осени, которая больше не наша.

Выбери музыку. Ноты не буквы: пленных не берут.

Выбери музыку…

Разреши памяти.

Купи пистолет.

Выбери музыку.

Выстрели.

На меня напал пафос. И что теперь с этим делать?

*

Коротко: Слава хотела в Израиль. Славины родители собирали документы. В восемьдесят девятом эта процедура была почти беззубой, но привычно считалась опасной. От страха Слава не поступила в институт (а смысл?) и забеременела от Валерика. Валерик на Славе женился. Тайно, но по любви.

Ее родители не заметили ни того, ни другого, ни третьего.

Его родители тоже. Не заметили.

Валерик и Слава жили раздельно. И встречались на чужих квартирах.

Когда документы были готовы, разразился скандал. Валерик был лишний, на него не рассчитывали. И задерживаться ради него не собирались.

А Славку вообще вызвали в райком. Папа Валерика никогда не умел по-человечески. Коммунизм был его идеей и колбасой одновременно. Он сказал Славке: «Отрекайся, и мы примем тебя в семью!»

Но Славка хотела в Израиль. И дело было даже не в родителях. Она мечтала увидеть мир с той стороны. Она не была уверена, что Земля – круглая. Ей надо было убедиться. Израиль – первая точка, место для полета – только по праву крови. Была бы немкой – стремилась бы в Германию. Славка всегда хотела жить где-нибудь там, где не существует границ. Она была художницей и сказала райкому: «Нет!»

И Валерик сказал: «Нет!» Только не своим родителям, а Славкиным.

Случившееся было названо горем. И Славка согласилась на искусственные роды.

Папа Валерика сам завел на себя персональное дело и ушел каяться в ЦК. Его не было три дня. Утром четвертого, просветленный, почти невесомый, он ворвался в палату к Славке и закричал: «ЦК не отдаст сионистам нашего маленького советского гражданина!»

Куратор Валеркиного папы отменил искусственные роды, ужаснувшись кровожадности пархатых жидов.

В свидетельстве о рождении в графе «мать» был поставлен прочерк. Не безотцовщина, что у нас – часто, а безматерщина, что на словах в общем-то даже смешно.

Родители Славы через месяц после приезда погибли от взрыва в супермаркете. Погибли, восхищенные изобилием. Погибли, замешкавшись у прилавка с бакалеей. Любуясь на сахар… Улыбаясь…

Слава позвонила и сказала: «Всё. Теперь у меня здесь корни. И памятник русско-еврейской дружбе».

Тетя Люда, Славкина мама, была русской, евреем был папа – дядя Яша. И это очень-очень-очень затрудняло отъезд.

*

Количество картошек в супе должно быть кратно количеству членов семьи. Раньше волшебной цифрой была «четыре».

Теперь – «пять».

Потом думаю: зачем мне пять, когда надо шесть? Или даже семь.

Пусть будет семь: вдруг двойня?

Больше не буду носить синюю футболку. Но и не выброшу. В синей футболке я узнала, что Андрюша будет любить Катю всегда, но для этого ему нужна Катина рука.

Не покупаю книг в среду. Однажды я купила книги в среду, а в пятницу умерла Сережина мама. Теперь она больше уже не умрет никогда. Я знаю-знаю. Но я не покупаю книг в среду.

16 августа, вечер

В тонком следе я добавляю в мыло сухую ромашку, мяту, чабрец, апельсиновую пыль. А потом мешаю-мешаю-мешаю.

Мои друзья – едкий натр, щелок, зола, касторовое масло, оливковое тоже, кокосовое. Смалец, если кто еще его помнит.

Мои враги – техника безопасности, санстанция и пожарная инспекция. Мои враги – это корпорации и торговые марки. Впрочем, мы заключили с ними договор о ненападении. Я никому не рассказываю, из чего они делают шампунь. А они… А они делают вид, что меня и вовсе нет.