— Не бойся, — перехватил его взгляд Володя. — Стас — мастер что надо. Выпил вчера немного, но это для работы не важно. И к тому же тебе ведь только заштриховать осталось. Здесь большого мастерства не требуется.

— Может, сделаешь сам? — наконец подал голос Стас.

— Не могу, — отрезал он. — Бежать нужно. За мной мужик приехать обещал. На белом «БМВ-Зет», представляешь?

— Ладно врать-то, — продолжал хныкать Стас. — Нужен ты мужику с белым «БМВ», как же! Такие мужики наколки себе не делают.

— Говорю же, приедет мужик! Сам увидишь. А наколку нужно не ему делать, а его собаке.

— Собаке? Что ты мелешь?

— Ну да, собаке. Этот мужик купил себе какую-то охрененно дорогую собаку. Породу не знаю, но дорогую. Пока собака была маленькая — она вся была черная. А как подросла, у нее вокруг глаза шерсть побелела. Вроде как пятно появилось. А с пятнами на выставки не берут — врубаешься? Такая собака стоит несколько тысяч баксов, так что мужику проще заплатить мне триста, чтобы я закрасил собаке это пятно, чем завести новую.

Дебби с Мартином переглянулись. Европейцев такие трюки, наверное, должны были шокировать.

— Вы действительно будете татуировать собаку? — подал голос Брайан.

— А что такого-то? Мне бы платили — я бы и носорога наколол.

— Теми же иголками, что и людей?

— Нет-нет, — успокоил его татуировщик. — За это ты не переживай. Со стерильностью у нас все строго. — Видишь — я даже в одноразовых перчатках работаю.

Володя попрощался и ушел. Стас занял его место, и через полчаса татуировка была готова. Брайан поднялся с кушетки и бросился к зеркалу. На его спине, под лопаткой, сплетаясь телами, расположились лев, хвост которого плавно перетекал в букет цветов, и птица Гамаюн.

— Shit! — вполголоса ругался он. — Ничего не видно. Дебби, посмотри хоть ты — как там? Заштриховано ровно?

Дебби успокоила его — узор получился классный, ровно заштрихованный и очень яркий. Мне он тоже понравился. Брайан заплатил положенные сто двадцать долларов, и Стас предупредил его, что первую неделю тату нельзя тереть мочалкой и лучше почаще смазывать кремом.

— Ребята в Корке подохнут от зависти, — бубнил Брайан, натягивая рубашку. — Теперь я настоящий «новый левый». В России побывал, татуировкой обзавелся…

— Что такое «новый левый»? — спросил я.

— Не знаю, как это будет по-русски, — задумался Брайан. — «Новые левые» — это политическое течение. Что-то вроде ваших анархистов двадцатых годов.

Я непроизвольно усмехнулся.

— Чего ты смеешься?

— Не обращай внимания. Просто обычно в наших фильмах анархистов изображают в виде пьяных матросов в бескозырках набекрень, которые насвистывают «Цыпленок жареный…»

— В вашей стране настоящую революцию предали, — ни с того ни с сего обиделся Брайан. — Ваша партийная бюрократия не знает, что такое настоящий Маркс и настоящий Ленин. Но эта философия жива. В Европе действуют сотни леворадикальных организаций, бойцы до сих пор сражаются за их идеи. Ты что-нибудь слышал о немецкой «Ячейке Красной Армии»? А о французских «Львах Мао»? То-то и оно! В 68-м году в Париже «Львы» вывели на улицы сотни тысяч студентов, готовых умереть за свою революцию!

— Знаешь что, «новый левый», — сказала, не давая ему окончательно разойтись, Дебби, — я тут почитала флаеры и вычитала, что сегодня в каком-то дискассинг-клабе «Dark Side» будет акция, которая называется «Анархо-елка». Может, тебе будет интересно?

— Что такое «анархо-елка»? — спросил у меня Брайан.

— Понятия не имею. «Елками» называются новогодние представления для детей. Об «анархо-елках» слышу впервые. Наверное, это что-нибудь вроде новогоднего праздника для анархистов. Хотя какой сейчас Новый год?

— А во сколько там начало?

— Здесь написано — в пять, — сказала Дебби.

— Хм, — задумался Брайан. — В принципе, это может быть действительно интересно. Мартин, ты не занят сегодня вечером? А ты, Илья?

— Мне все равно. В любом случае вас придется куда-нибудь вести — почему бы не на елку? Только давайте уже пойдем отсюда и выпьем еще по паре пива. Башка трещит.

— Значит, договорились… — обрадовался Брайан. — Давно мечтал посмотреть на русских радикалов. Понимаешь ли, Илья, я левша и люблю все левацкое, все левое. Особенно ультралевое. Наверное, я ультралевша. Правда, смешно?

Смешно? При упоминании о левшах перед глазами у меня почти непроизвольно всплыл окровавленный затылок Шона с торчащим из него топором. С торчащим с ПРАВОЙ стороны топором.

— А ты действительно левша? — сказал я, глядя Брайану прямо в лицо.

— Действительно, — сказал он.

— Как интересно… Ты ведь единственный левша во всей нашей компании, да?

— Вообще-то да, — сказал Брайан. — А что?

Мы смотрели друг на друга и молчали. Улыбка медленно сползала с его лица.