— А что с ним не так?

— Что? Ты правда не знаешь?

— Нет, — признался Вишванатан. — Надписи на мечах делают многие…

— Да, но не эту, — шейх Абади вернул ему саблю и снял перчатки. — Это девиз ордена Аль-Ансар, что означает «Помощники». Изначально они были телохранителями пророка Джабраила, а когда он умер — поклялись защищать его учение.

— Аль-Ансар? То есть они до сих пор существуют? Но ведь всем известно, что их истребили много веков назад!

— Этот клинок лишь говорит нам, что они существовали, — пожал плечами мастер. — И не так давно, этой сабле не больше сотни лет. Откуда она у тебя?

— Ее владелец… недавно умер. Мы нашли ее в его вещах. Никто не знает, откуда она у него.

Оружейник вдруг ушел куда-то вглубь мастерской, не сказав ни слова. Он долго отсутствовал, Вишванатан даже успел завернуть саблю в ткань, развернуть и снова завернуть.

— Вот.

Мастер держал в руках обломок клинка. Вишванатан повертел его в руках. Тот же металл, такой же рисунок булата, такие же буквы надписи.

— Этот кусок младше меня на десять лет. Клинок, от которого он осечен, выковал недждский мастер Али Абу-Бакр аль-Джабали. Твой, по-видимому, тоже.

— И что это значит?

— Ничего. Теперь ты просто знаешь, откуда взялась твоя сабля.

Вишванатан немного расстроился. Это, конечно, была полезная информация, но он рассчитывал на большее. Поэтому он раскланивался с таким удрученным выражением лица, что шейх Абади не выдержал.

— Я сказал все, что знал, не суди строго, — сказал он. — Поезжай в Тарсис. Иди к Реджеп-бею. Он собирает редкое оружие. Быть может, он сможет сказать больше.

— Что это?

Золотой шарик на рогах костяного оленя ярко блестел в лучах света, падавших из окна.

— Солнечное божество севера, — сказал ан-Надм.

— Что? Откуда это?

— Гюль. Он был предателем. Он служил императору Запада. Он предал истинную веру ради языческого солнцепоклонства. Вот доказательство.

Ноздри хана раздулись, а щеки покрылись пятнами. Такое бывало, когда он подавлял в себе гнев. Наружу не прорывалось почти ничего. Хан лишь занес кулак, чтобы разломать ненавистную статуэтку, но и тут сдержался.

— Убери это и уйди.

— Он убил…

— Уйди!

Ан-Надм повиновался, спрятав оленя в рукаве. Теперь все сомнения уж точно развеяны.

Вазиры большие и малые уже, как обычно, сидели в зале дивана. Они еще не знают, что он им скажет сейчас. Кто-то, возможно, лишь догадывается. Как они воспримут это?

Хан вошел в зал, сел на свое место и объявил:

— Мы приняли решение. Мы начинаем войну с Западом.

Все молчали. Почему вы молчите? Неужели вам нечего сказать?

— Почтенный Абу Вафик! — тот поклонился. — Вы в ответе за войска, потому мы велим вам: отыщите в Степи наших братьев Шамаля и Самира. Их орды нужны нам. Найти их будет трудно, но вы справитесь. Доставьте мне четыре… нет, шесть тысяч конных воинов. Если будет меньше хоть на одного — вы пойдете в бой вместо них.

Абу-Вафик снова поклонился, но на этот раз его лицо выражало ненависть.

— Почтенный Филимон! — Айманикиду привстал с кресла и снял свою шапку. — Мы запрещаем вывоз продовольствия из столицы. Все корабли следует досматривать и задерживать. Конфискации пока не проводить, — на лице вазира отразилось сомнение. — Нам нужны запасы на случай длительной осады. Вообще подсчитайте все наши наличные припасы и доложите.

Филимон кивнул и сел обратно.

— Почтенный Файдуддин! — продолжил хан. — А вы подсчитайте, каковы будут наши расходы на все это. Достаточно ли казны.

— Да вот не думаю… — начал было Файдуддин-паша.

— Не сейчас, — прервал его хан. — Не надо думать. Посчитайте. Теперь шейх Вали. Удвоить уличную стражу. Объявите, мы запрещаем выходить на улицы с полуночи и до рассвета. Всех нарушителей задерживать и допрашивать.

Шейх Вали поклонился.

— Что-нибудь еще? — хан вопросительно уставился на своих вельмож. Филимон Айманикиду снова снял свою шапку и сказал, запинаясь:

— Мудрейший из мудрых, я… Такое сложное решение, война… Я, право, не уверен, время ли сейчас для таких вопросов…

— Это простое решение, почтенный Филимон, — уверил его хан. — Что за вопрос?

— Ученый из Тарсиса, о сиятельнейший. Прибыл два дня уж как, и требовал выслушать его. Дело интереснейшее… да. И я взял на себя смелость отнять немного вашего драгоценнейшего времени…

— Давайте его сюда, —хан демонстративно зевнул. — Незачем тянуть.

Ученый оказался полноватым старичком, закутанным в бесформенный линялый балахон. Он был лыс, бородат и обут в странные сандалии из черной кожи, а на голове его красовалась высокая шапка из овечьего меха — типичный житель Мраморных островов. За ним семенил щуплый мальчик лет десяти, одетый так же странно; под мышкой у него была зажаты свернутые трубочкой папирусы и кожи. Ученый прошлепал в середину зала, раскланялся и начал свою речь.