— Кого ты еще отравил?

— Кого?.. Что?.. Да говорю же — никого я не травил! Все! Ничего вам больше не скажу! — повар отвернулся к стене.

Ан-Надм скривил губы.

— Запирается?

— Ну… вообще я не уверен, что он как-то причастен к этому. Но проверить-то никак нельзя. Тело покойного Фуркана было сожжено.

— Придется допросить его по особой процедуре, — сказал ан-Надм.

— Я, собственно, за этим и пришел, — Вишванатан развел руками. — Если уж допрашивать — то по полной. А это значит, придется задать ему вопрос о наследнике. Значит, об этом узнают лишние люди. Батыр, мастер допросов, стражники у дверей, может быть. Мне показалось, это требует вашего решения…

— Допроси его сам, — отрезал вазир. — К шайтанам мастера допросов. Стражников тоже отозвать, вели им заткнуть уши, наконец.

— Сам? — Вишванатан не любил допросы по особой процедуре. Реджеп-бей был исключением, он угрожал ему лично.

— Никто не должен узнать об отравлении. Никто. Только если повар сознается. Только в этом случае. Все, свободен.

Вишванатан шел в тюрьму в совсем упавшем расположении духа. «Если повар сознается». А если нет? Вазир намекнул, что его придется убрать, и это совсем не радовало сыщика.

— Нет.

Ликейцы были в чем-то похожи на ромелийцев — должно быть, неторопливостью, основательностью. И в то же время они были совсем другими. В этом городе, более старом, чем Ромулус, и люди были старые — или так лишь казалось из-за местного обычая не брить и не стричь бороды. Такого количества разнообразных бород и усов Алов еще не встречала.

Город теснился на южном склоне спящего вулкана. Здесь не было монументальности Ромулуса, изящества Симиуса или тяжести замков севера. Простые здания в белой штукатурке наползали одно на другое, бурые черепичные крыши перемежались оштукатуренными же куполами; серые плиты мостовой, косые переулки, пересеченные лестницами — и во всем ни единой доли порядка. Город рос, как придется. Издали он был похож на лишайник, покрывающий бок огромного камня. Вот это серое пятно — самая старая часть, агора, академия и главные храмы. Вот этот бурый налет — портовый район со складами, гостиницами и доками. А вот эта рыжеватая корочка — крыши новых кварталов. Новых, впрочем, по местным меркам — они отстроены на месте района, разрушенного извержением вулкана три сотни лет назад.

Ликея — самый большой из старых полисов, хоть и не самый богатый.

Совет полиса встретил Алов под портиком храма бога морей, который считался покровителем Ликеи. Пара десятков старых философов и политиков, сидевших на ступенях, выслушали ее, перекинулись парой слов на своем языке, а затем самый старый из них — или казавшийся старым из-за широченной седой бороды — сказал:

— Нет. Ликея не вступит в войну.

Алов опешила.

— Вы связаны клятвой верности трону Симиуса. Вы должны…

— Мы ничего не должны, девочка. Клятвы — ничто. Силу имеет лишь то, что записано и стало известно всем.

— Союзный договор подписан отцами Ликеи много веков назад.

— И что в нем написано? Ты читала его?

Алов не читала. Она почувствовала, как щеки покрываются предательскими красными пятнами. Мудрец тоже увидел это.

— Он говорит о дружбе и торговле, он говорит о ненападении, об исчислении налогов, о ловле беглых, о покровительстве Империи. Но он не говорит ничего о военной помощи. Поэтому мы говорим тебе «Нет».

— Тогда я прошу вас о помощи сверх договора. Она будет оплачена, — попытка не пытка.

— Ты просишь нас послать наших детей защитить город, который считает себя выше других. И предлагаешь нам золото в обмен на их жизни. Ты хочешь купить их у нас?

— Не купить, а вознаградить их за услугу.

— Но ведь они умрут, и платить ты будешь нам, а не им. А что нам Империя, по большому счету? Огромное далекое чудовище, которое существует в том числе и за наш счет. Мы принимаем его, и готовы жить по его правилам ради тех благ, что оно дарует нам. Но скажи, что изменится здесь, если одну Империю сменит другая?

— Война придет к вам.

— О нет, девочка, едва ли. Я скажу тебе, что будет. Приедет гонец из столицы с вестью о том, что теперь у нас новый император. Или хан. Или сенат. И все. Ликея продолжит стоять.

Алов молчала, ей нечего было возразить.

— А если ничего не меняется, почему мы должны посылать наших детей на смерть?

— Но ведь если завоеватели придут к вам, вы будете сражаться.

— Будем, и умрем здесь, защищая свои дома. Но это будет уже наша война.

Встреча была окончена. Пытаться переспорить философа из Ликеи — все равно, что уговаривать гору подвинуться. Это мог бы попытаться сделать философ из Неаполиса, но уАлов под рукой такого не было.

— В таком случае вынуждена покинуть вас, уважаемые мудрецы, — она слегка поклонилась. — Благодарю за уделенное мне время.

Алов вышла под солнце агоры, накинув на голову капюшон. Она была раздосадована. Причем не тем, что ей не удалось привлечь дополнительные силы на защиту столицы, а тем, что она так опозорилась перед одними из мудрейших людей Империи.

И снова в путь, снова волны мчатся вдаль, окатывая брызгами стройную «Летучую рыбу».

— А может оно и к лучшему, что ликейцы с нами не поехали, — сказал Тимеос.