— Свободен, — ан-Надм пренебрежительно махнул рукой, и Мухуддин стрелой вылетел из комнаты.

— Теперь вы.

Слуги раскололись еще быстрее. Ан-Надм обогатился знанием о том, что оруженосец наследника вступил в противоестественную связь с одним из стражников, что постельники подворовывают еду и мелкую посуду, а писец, которого он сам же и приставил к наследнику, злоупотребляет опийным кальяном и часто обманывает наследника и вообще всех вокруг, выпрашивает деньги в долг, и не возвращает их.

Самым главным достижением было то, что он убедился: все слуги не имеют к отравлению никакого отношения.

А вот дядя трусливого повара — другое дело. С ним нужно поработать.

Батыр Сиркеджи пропал. Просто не пришел утром на кухню. Послали к нему домой, но никого там не застали. Стражники порыскали по кварталу, поспрашивали, но, само собой, безуспешно — кто же просто так расскажет стражнику что-то важное.

Повторялась история с Гюлем, и ан-Надм кусал губы от злости. Где этот Вишванатан, когда он так нужен? У него есть связи среди преступников, он может найти кого угодно в самых глухих трущобах. Сейчас эти связи очень бы пригодились. Как только вернется из Тарсиса, непременно отправлю его на поиски.

Выяснить удалось лишь, что единственный родственник пропавшего повара — юный Мухуддин. Придется поговорить с ним еще раз.

Тот уже во всю работал на кухне, крошил большие луковицы в огромный чугунный котел. При виде ан-Надма он побледнел и выронил нож.

— Где Батыр?

— Я… я… — несчастный не мог и двух слов связать.

— Когда ты его видел последний раз?

— В… вчера, — Мухуддин смахнул слезы от лука. — Здесь, на кухне.

— На кухне?

— Да. Домой он не приходил.

— Он говорил что-нибудь? Что-то подозрительное? Собирался куда-то?

— Да нет же… Никуда он не собирался… кажется.

— Кажется? Или не собирался?

— Не собирался. То есть не говорил ничего такого.

— А что говорил?

— Да ничего… Я даже удивился. Он все больше молчал, а обычно ведь не умолкнет.

— Почему? Что-то случилось?

— Да нет же, ничего, — Мухуддин задумался.

— Может, он встречался с кем-нибудь? С кем-то говорил?

— Да ни с кем же! Только со мной и говорил… — тут повар побледнел еще больше, хлопнулся на четвереньки и завыл: — Не вели казнить! Это ж я ему вчера сказал, что ты про него у меня справлялся и про Фуркана — ну, который отравился! Как сейчас помню, рассказал ему все, про что мы с тобой говорили, а он сразу так притих и говорит мне, ты, мол, Мухуддинджик, не волнуйся, говорит, мол, все хорошо будет. Ну и все.

— И все?

— Да. Потом мы не говорили больше, а потом я пошел домой, а он тут остался. Больше я не видел его, клянусь бородой Пророка.

Теряешь хватку, подумал ан-Надм. Упустил повара. Отложил на завтра такое важное дело — и все, конец. Теперь ищи его — свищи. И государственные задачи тебе не оправдание! Наследник отравлен, что может быть важнее этого, государственнее. Так, глядишь, совсем впадешь в маразм и превратишься в Абу-Вафика. А на твое место возьмут кого помоложе да поцепче.

От этих мыслей великий вазир разволновался не на шутку. Сейчас без Вишванатана он как без рук. Что за глупости: великий вазир Востока, второй человек после хана, зависит от какого-то безродного цветочника! Ну, не совсем безродного, тот вроде происходит из какого-то довольно знатного по цветочным меркам рода. То есть касты. Но все равно, кто он и кто я — а поди ж ты.

И ведь случись что с Вишванатаном — ты тоже пострадаешь, Малик. Ты слишком многое ему доверяешь, слишком много позволяешь, слишком надеешься на него. Надо избавляться от этой зависимости. Нет, определенно, когда он вернется из Тарсиса, мы покончим с этим делом об отравлении, а потом придется отправить его на покой.

Порт Симиуса, зажатый с одной стороны длинной косой, намываемой речным течением, а с другой — полого уходившими под воду ступенчатыми меловыми скалами, был всегда в движении. Корабли большие и малые теснились в довольно узком проливе, круглые сутки сновали внутрь, к причалам, и наружу, на вольные воды. Даже по ночам в порту кипела жизнь, пусть и не так, как днем.

После смерти Озхана Демиркола, впрочем, все изменилось. Уже не так много кораблей стояли на якоре в море, ожидая своей очереди на разгрузку, а ночью таможню и вовсе стали закрывать: никто не приходил в темноте. Вести расходятся быстро по Мраморным островам, и торговцы прячутся в своих убежищах, опасаясь войны и пиратов, которые только и ждут смуты и неурядиц.

Эвримах Леониди был еще не стар, но опытен. Корабли, даже самые большие и неповоротливые, под его руками вели себя как послушные лошади. «Сам бог морей и ветров дал ему этот дар» — говорили одни, а другие шептали: «Он принес в жертву морю свою жену и сына в обмен на власть над кораблями».

Поэтому Исмарк выбрал именно его. Провести корабль из Фемоса в Симиус — невелика заслуга, но условия были едва ли реальными. Во-первых, это был огромный грузовик, один из самых больших. Два ряда весел, шестьдесят гребцов, два косых паруса. Во-вторых, идти предстояло ночью, а это значит — против бриза, а времени на путь отпущено очень мало. И в-третьих, никто не должен ничего узнать или увидеть. То есть и команда должна быть небольшой и проверенной многократно.