–  Да у нас двор-то проходной!
– оправдываясь, сказала тощая.
– Тут столько за день народа проходит… Видимо-невидимо.

–  Вот мы сидим с вами, - примирительно сказал Юферев, но в то же время и прозвучала в его голосе безутешность, - а ведь мимо нас люди не проходили. Никто в подъезд не зашел, не вышел.

–  Если и были, то, наверное, обычные люди… Если код дверей кто спросит, ну, тут уж хочешь не хочешь обратишь внимание. А если человек код знает и сразу к дверям идет, нужные кнопки нажимает, и дверь перед ним распахивается… Никто и внимания не обратит.

–  А женщина?
– спросил Юферев равнодушно, чтобы ничто не насторожило женщин, чтобы их память сама подсказала - была, была, мол, какая-то девица, этакая из ряда вон.

–  Женщина, - врастяжку, без вопроса протянула толстуха.
– Женщина, - повторила она, пытаясь нащупать в памяти что-то ускользающее.
– Женщина, - повторила она в третий раз, но уже тверже, с каким-то значением.
– А что, с ними и женщина была?

–  Может, с ними зашла, до них или после… Некоторые свидетели говорят, что была вчера в этом подъезде гостья… Вроде и заметная из себя…

–  Была!
– вдруг вскрикнула тощая.
– Точно была. Я видела. Быстро так, деловито, озабоченно прошла… По сторонам не смотрит, никого не видит… Большой, видите ли, человек, - с осуждением произнесла женщина.

–  Большой человек?
– удивился Юферев так простодушно, так невинно, что не ответить ему было просто невозможно.

–  Господи-и-и!
– протянула толстуха с таким пренебрежением, что каждый сразу бы оценил ее недовольство вчерашней гостьей.
– Большой человек! За версту видно, какой она человек!

–  И какой же?

–  Шелупонь, - отрезала толстуха, из чего Юферев понял, что и она видела гостью, ее мнение о ней тоже невысокое, можно даже сказать, презрительное.

–  Старая?
– спросил Юферев таким тоном, что женщины должны были понять - он вполне разделяет их мнение.

–  Она?
– Толстуха повернулась к нему массивным своим телом и некоторое время смотрела на следователя подозрительно-изучающе, словно он произнес нечто такое, что сразу его выдавало.
– А кого вы называете старой? Я, к примеру, старая?

–  Вы?
– Юферев взглянул ей в лицо и с удивлением увидел, что глаза у толстухи в самом деле молоды, озорны и насмешливы, что старухой-то ее назвать и в самом деле нельзя.

–  Да! Я, по-вашему, старая?

–  Мне кажется, мы ровесники, - смутился Юферев или сделал вид, что смутился.

–  С вами?!
– воскликнула толстуха сипловатым голосом.
– Ошибаетесь… Я, наверное, все-таки маленько постарше.

–  Разве что на пару лет, - великодушно заметил Юферев.

–  Так вот вчерашняя девица… Тридцати ей все-таки нету, помоложе она будет, учитывая шустрость… Но к тридцати дело идет, никуда ей, голубушке, не деться от тридцати годков-то!
– сказала женщина с непонятным торжеством.

–  В этом дворе, в этом доме раньше вы ее не видели?

–  Нет, не видела.

–  Короткая стрижка?
– как бы вспомнив, спросил Юферев.

–  Да нет, патлатая!

–  Рыжая?

–  Вряд ли, - с сомнением просипела женщина.
– Светлая - да, но рыжая?
– спросила она у себя.
– Нет, не рыжая.

–  Плотненькая такая девочка?

–  Это да, с мясцом баба, во всяком случае, тощей не назовешь, - подтвердила вторая женщина.

–  Крашеная?
– с надеждой спросил Юферев.

–  Крашеная?
– переспросила толстуха.
– Не могу сказать… Сейчас вот дайте мне фотку - не узнаю, лица не видела. А если вот так пройдет по дорожке - тут уж не ошибусь.

–  Постойте, постойте, постойте, - зачастила тощая женщина.
– Ведь что получается… Это что же получается… - Она посмотрела на Юферева заблестевшими глазами.
– Я вам сейчас такое скажу, такое скажу, что вы криком кричать будете! Лешка, наш половой бандит, к ней приставал вчера!

–  Верно, - солидно кивнула толстуха.
– Это и я видела.

–  Лешка Якушкин из семнадцатой квартиры. Он ко всем бабам пристает, и к ней тоже приставал. Вот он распишет ее что твой живописец!

–  Якушкин из семнадцатой?
– повторил Юферев, чтобы не забыть, записывать ему сейчас не хотелось, он знал, что, как только достанет блокнот и ручку, разговор тут же прекратится, женщины замкнутся и будут опасаться каждого собственного слова.

–  Точно, он!
– сказала, как вбила гвоздь, соседка по скамье.
– Болтун, пьяница и лодырь!

–  Хулиганит?
– спросил Юферев.