Шрифт:
Чжу Пу, которого отнюдь не устраивала подобная перспектива, стал умолять старуху отпустить его:
— Придумайте мне какое угодно наказание, только честь поберегите!
Чжуэр также стала упрашивать мать сжалиться. Старуха помедлила минуту.
— Даже если я соглашусь, отец вас все равно не помилует!
— Отец спит, — промолвила Чжуэр. — Не говори ему, и все.
Старуха холодно засмеялась.
— Да ты понимаешь, что несешь? Это не так просто!
— Я готов сделать все, что вы прикажете, — повторил Чжу Пу.
Старуха задумалась.
— Ладно, если выполнишь три моих условия, буду молчать.
— Не только на три, на триста согласен! — поспешно воскликнул Чжу.
— Ну так вот. Раз ты мою дочь опозорил, ты обязан на ней жениться. Есть у тебя жена или нет, а моя дочь должна считаться старшей женой, а не наложницей.
— Это можно, — согласился Чжу Пу. — Моя жена недавно умерла.
— Далее, — продолжала старуха, — если хочешь, чтоб дело не получило огласки, ты должен выложить четыре тысячи серебром. И, наконец, кормить и одевать меня и моего мужа до самой смерти. Если согласен на эти три условия, я тебя отпущу и постараюсь выгородить вас перед стариком.
— На все готов, — сказал Чжу Пу, — только отпустите скорее.
— Ну, это еще рано, — возразила старуха. — Вам, чиновникам, стоит лишь отвернуться, как человека не признаете. Но меня не проведешь, — пиши расписку!
— Да вы отпустите меня, как же я могу писать?!
Старуха разжала руки, и Чжу Пу, потеряв равновесие, чуть не полетел на пол. Воспользовавшись этим, Чжуэр выскользнула из спальни, словно дымок на ветру.
Чжу медленно оделся и, понукаемый старухой, написал брачное свидетельство на вечные времена. Старуха взяла его и, довольная, удалилась.
Матросы слышали, как старуха ругалась с инспектором, и, несмотря на то, что подобные истории происходили на лодках довольно часто, Чжу Пу не удалось урезонить болтунов. Когда экзамены закончились и Чжу вместе с Чжуэр вернулся в Чанчжоу, поднялось еще больше пересудов: теперь уже решительно все знали, как господину инспектору всучили в жены проститутку с «прогулочной» лодки, и многие любители посплетничать слагали на эту тему язвительные стишки. Чжу Пу оставалось лишь делать вид, что он ничего не замечает. Нужно, однако, сказать, что Чжуэр, как всякая женщина легкого поведения, была весьма искусна и в любви, и в пении, и в игре на музыкальных инструментах. Чжу Пу чувствовал себя счастливым и не раскаивался в случившемся.
Получив в один прекрасный день известие о военном поражении и ссылке его покровителя Чжуан Юпэя, он вспомнил, что в свое время многим насолил, а теперь у людей был повод злословить на его счет, и они вряд ли его пощадят! Чем доставлять радость врагам и допускать, чтобы они строчили доносы, не лучше ли честно заявить о своих проступках? По крайней мере, он заслужит репутацию человека, не считающегося с мирскими предрассудками. Приняв такое решение, Чжу Пу составил доклад трону, в котором подробно описал, как он, забыв о своем служебном положении, сблизился с гетерой. Разумеется, тотчас последовал указ о смещении его с должности, и Чжу погрузился в беззаботное существование. Дождавшись своего преемника, он захватил Чжуэр и отправился с ней в прогулку к Шести мостам и Индийской горе. Побывал у Приюта диких гусей, на Небесном плоскогорье, затем по реке Цяньтан добрался до дворца Тэнского князя [120] . Отсюда он свернул в район Цзюцзян, собираясь поехать на пароходе в Шанхай и Пекин. Он никак не ожидал, что во время прогулки по реке Синьцзян, развлекаясь с Чжуэр пением и игрой на флейте, встретит Цзинь Вэньцина!
120
Шесть мостов —мосты, соединяющие дамбы и берега озера Сиху в г. Ханчжоу; с них открывается изумительный вид на озеро и близлежащие горы. Индийская горав том же городе получила свое название по находящимся на ней буддийским храмам: Верхний индийский, Средний индийский и Нижний индийский. Приют диких гусей —горы в провинции Чжэцзян, знаменитые своими скалами, ущельями, пещерами. Небесное плоскогорье —гора в этой провинции. Дворец Тэнского князя —беседка, в которой пировал танский князь Юань Ин (Тэнван); известна по одноименному стихотворению поэта VII в. Ван Бо.
Цзинь уже слышал кое-что об истории, приключившейся с Чжу Пу, но сейчас, когда тот пересел к нему в лодку, стал расспрашивать о ней подробно, и Чжу изложил ему все от начала до конца.
Слушая его рассказ, Цзинь Вэньцин не переставал вздыхать.
— Да, выдающихся людей обуревают сильные чувства, — сказал он. — Никто из нас не минует заставы страстей и моря желаний. Счастлив только тот, кто может породниться с любимым человеком, а от славы, богатства и знатности пользы, как от чучела собаки! Надо выпить за вас полную чашу вина!
Чжу Пу обрадовался и стал играть с Цзинем и его сослуживцами в угадывание пальцев [121] . Они веселились до тех пор, пока луна не скрылась за зубцы гор и лодка не причалила к берегу.
Тут они увидели слугу с пакетом в руках, который быстрыми шагами направился к лодке. Цзинь Вэньцин удивленно спросил, откуда депеша.
— Из Наньчана, — ответил слуга.
Цзинь вскрыл пакет и прочел:
«Начальник области Цзюцзян имеет честь передать учебному инспектору господину Цзиню следующее: из Сучжоу получено известие о том, что 13 августа в шесть часов вечера скончалась ваша матушка, госпожа Чжао. Вас просят срочно вернуться для исполнения необходимых церемоний».
121
Угадывание пальцев —популярная застольная игра.
Цзинь Вэньцин был поражен этими строками словно громом и, не стесняясь присутствия людей, громко разрыдался. Чжу Пу и сослуживцы наперебой принялись успокаивать его, прося «поберечь себя для отечества».
Цзинь пожелал в ту же ночь выехать в Наньчан; никакие уговоры не помогали. Что же касается Чжу Пу, то он, распрощавшись с Цзинь Вэньцином, провел еще несколько дней в безделье, а затем сел вместе с Чжуэр на пароход и поплыл в Шанхай.
В Шанхае он полюбовался на иностранные дома и поехал в Пекин, чтобы по-прежнему играть роль знаменитого ученого маньчжурской империи. Здесь наше повествование раздваивается: мы будем рассказывать о Цзинь Вэньцине, который спешно вернулся в Наньчан и подал двору прошение о траурном отпуске [122] . Двор, конечно, тотчас прислал человека ему на замену.
122
Траурный отпуск. —Траур по родителям в старом Китае обычно длился три года. В течение этого времени чиновник не нес государственной службы и почти безвыходно сидел дома.