Шрифт:
— Привезла?
— Да! — ответила спутница Цайюнь, и вслед за этим раздался приятный голос, похожий на пение феникса или крик журавля:
— Скорее просите!
И навстречу Цайюнь, только что откинувшей портьеру и ступившей на мягкий ковер, плавной походкой вышла изящная женщина средних лет в длинном платье, вся увешанная драгоценностями. Нечего и говорить, что это была госпожа Виктория. Увидев Цайюнь, она приблизилась к ней, пожала ей руки и, обернувшись к дамам, произнесла:
— Это первая красавица Китая, жена посла Цзиня — Фу Цайюнь! Я часто говорила, что она настоящая азиатская Клеопатра! Теперь вы можете сами убедиться в этом!
Она подвела Цайюнь к круглому столу, выложенному узорчатой мозаикой, усадила гостью на почетное место, а сама села напротив. После всего происшедшего Цайюнь чувствовала себя словно в тумане. Услышав слова Виктории, она слабым голосом произнесла:
— Несмотря на свое низкое происхождение, я имела счастье понравиться госпоже и удостоиться чести попасть в ее роскошное жилище. Этого счастья может хватить на три жизни. Но почему вы так тщательно скрываете свой адрес? Прошу вас, разрешите наконец мои сомнения!
Виктория засмеялась:
— Не буду обманывать вас, фрау. Я всегда считала, что в жизни наиболее ценными являются два сорта людей, причем оба они обладают силой сжатой пружины и способностями, с помощью которых можно перевернуть небо и землю. Какие же это люди? Ловкие смельчаки и коварные красавицы. Герой, не умеющий обращаться с людьми, — холодный труп, а красавица, лишенная коварства, — только бездушная глиняная статуэтка. Вы же, фрау, и прекрасны, и кокетливы. Вы вполне подходите под категорию «коварных красавиц». Мне очень хотелось, чтобы вы явили передо мной свою неотразимую прелесть, однако я боялась, что если я открою вам свое положение, это стеснит вас, а подобный эффект вовсе не входил в мои намерения!
Цайюнь, которая уже начала кое о чем догадываться, сейчас была окончательно сбита с толку.
— Кто же вы такая? Скажите, пожалуйста! — попросила она.
Виктория засмеялась:
— Не расспрашивайте меня, завтра вы все узнаете сами!
Пока они говорили, богато одетые дамы пришли звать их к завтраку. Виктория поднялась и попросила Цайюнь пройти в столовую. Оказалось, что столовая находится рядом с комнатой, в которой они только что сидели, и обставлена она была так роскошно, что невозможно описать.
Едва они уселись, как самые удивительные блюда моря и суши, редкие плоды и чудесное вино потекли к их столу непрерывным потоком.
Госпожа Виктория радушно угощала Цайюнь, и та старалась отплатить ей не меньшей любезностью. После нескольких рюмок Виктория встала, подошла к большому органу, стоявшему возле окна, тронула пальцами перламутровые клавиши и спросила Цайюнь:
— Фрау, вы разбираетесь в музыке?
— Нет, — отвечала Цайюнь.
Виктория ударила по клавишам и громко запела:
К нам приехала ты, красавица, С юга Азии, издалека, Ветер был колесницы кучером, А в упряжке неслись облака. Разделяло нас столько волн — Все же морю со славой не справиться! Я подвесков услышала звон, — Это ты, Цайюнь, Ты, красавица! Ты в Европе теперь, красавица! Пролетая над морем, дракон Красотою пугливого лебедя Не случайно был опьянен! Словно фея с лунных высот, Так величественно спускается, И так нежно мне руку жмет, И так ласково мне улыбается, — Это ты, Цайюнь, Ты, красавица! Не увидеть, где мир наш кончается! Как торжественна в небе луна! Утром крыша высокого терема Словно радугой озарена. Покорив океана даль, Слышу — феникс ко мне устремляется, Чтоб развеять мою печаль, — Это ты, Цайюнь, Ты, красавица! Выпей кубок вина! Слушай песню мою! Радость в ней и восторг разливаются. Слушай песню мою! Выпей кубок вина! Пусть стихии тебе подчиняются! Кто же фея из фей Средь святых и людей? Это ты, Цайюнь, Ты, красавица!Виктория обернулась к Цайюнь:
— До глубины души польщена, что вы терпеливо слушали мое бездарное пение! А сейчас я хочу попросить фрау сфотографироваться вместе со мной. Вы ведь не откажете мне в такой безделице?
Цайюнь не слишком разбиралась в поэзии [191] , но эта песня, на ее счастье, пелась по-немецки, и поэтому она кое-что поняла.
— Только дерево и камень могли бы остаться равнодушными к изъявлениям ваших чувств, госпожа! — воскликнула она. — От души благодарна вам! Что же касается фотографии, то я сомневаюсь, лестно ли будет стоять яшме рядом с пореем. Для меня это просто незаслуженная честь. Сейчас я должна распрощаться, а ваше приказание исполню как-нибудь в другой раз!
191
Цайюнь не слишком разбиралась в поэзии. —Старые китайские стихи писались на древнем языке и на слух воспринимались лишь очень образованными людьми.
— Прошу вас, фрау, не торопитесь! — удержала ее Виктория. — Мы только сфотографируемся, и я отправлю вас домой в своей карете. Фотоаппарат уже приготовлен. Пойдемте!
Она ласково взяла Цайюнь за руку и в сопровождении нарядно одетых дам с высокими прическами медленно вышла вместе с ней из столовой. Когда они спустились вниз, Цайюнь увидела, что возле фонтана на лужайке, по которой она недавно проходила, стоит группа людей и фотограф. Фонтан был окружен белым мраморным бассейном. Струи, поднимаясь вверх, падали водяной завесой; подхватываемые ветром брызги, словно тысячи жемчужин, сверкали в лучах утреннего солнца. Виктория подвела Цайюнь к бассейну; фотограф принялся устанавливать аппарат. Гостья искоса взглянула на фотографа и поразилась: он показался ей похожим на гипнотизера Бешкова, с которым она встречалась на пароходе «Саксония». Цайюнь хотела заговорить с ним, но тут объектив блеснул и ослепил ее ярким светом. Когда она пришла в себя, фотоаппарат был убран, а люди, хлопотавшие около него, исчезли. Впереди стояла лишь одна карета. Виктория пожала Цайюнь руку и проговорила: