Основную ценность среди продуктов зверобойного промысла представляли меховые тюленьи шкуры. Мясокостный фарш шёл на корм песцам, жир использовался в парфюмерии и в медицине, но на первом месте были всё-таки меха. Прочные, тёплые, водоотталкивающие меха прекрасно подходили для изготовления одежды — шапок и курток. ЗРСы выгружали шкуры-полуфабрикаты для кожкомбинатов Магадана и Провидения, где эти меха проходили окончательную обработку и превращались в материал для пошива. Правда, уходили эти меховые изделия на экспорт — как и всё наиболее ценное из добывавшегося в Советском Союзе. Среди зверобоев бытовала даже такая шутка: «Вы думаете, это шкуры сложены на промысловой палубе? Нет, это пачки инвалютных рублей в золотой запас державы!».

Конечно, иногда отдельные умельцы, следуя популярной присказке тех времён: «Тащи с завода каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость!», исхитрялись уволочь шкуру-другую для себя лично, но массовых хищений на уровне охотников не было.

На долю экипажей доставались сувениры — в основном от моржей-самцов. Нет, не клыки — их учитывали и сдавали в косторезную мастерскую в Уэлене на Чукотке. Сувениры делали из другой части тела моржа — той самой, которая часто фигурирует в ненормативной лексике. Кость из этого органа куда хуже качеством, чем кость бивня, но выжигать на ней картинки при помощи самодельных технических приспособлений было вполне возможно. После этого законченный экспонат по возвращении домой вешался на стенку напоминанием о славных приключениях давно минувших дней. Другого употребления для этого побочного продукта зверобойного промысла нет — россказни о чудодейственных свойствах порошка из этой неприличной кости являются не более чем досужим вымыслом.

В конце концов ЗРСы оказались не слишком рентабельны. Они были судами дорогими и технически сложными, требующими высокой квалификации машинной команды. Сезон охоты, как уже указывалось, был короток, а на ловле рыбы куда эффективнее работали чисто рыбопромысловые суда других проектов. Ко всему этому надо ещё добавить перебои с поступлением уникальных запасных частей из далёкой Польши. В результате в Советской Гавани постоянно отстаивались несколько ЗРСов в ожидании своей очереди стать на ремонт. В 1984 году «Зубово», переданное из Корсакова в Магадан, даже погнали на ремонт за тридевять земель — в Финляндию. Понятно, что такая практика не могла быть постоянной: овчинка не стоила выделки — даже овчинка из тюленьих шкур.

Зверобойные суда — в частности, «Зубово», — превратились в ржавые остовы в 90-х годах века минувшего. Однако в последние годы в ассортименте элитных меховых магазинов вновь появились изделия из меха нерпы. Значит, снова где-то зверобои — в угоду состоятельным людям — острят ножи, насыщают патронами обоймы карабинов и бьют бельков сапогами по маленьким нежным носам…

С конца 1991 года, после распада СССР для бывших советских людей появилась возможность работать за рубежом — за их капиталистические зарплаты, каковые были как минимум на порядок выше наших социалистических. И в первую очередь новые перспективы открылись перед моряками торгового флота. Тем более что пароходства-гиганты быстро разваливались, суда продавались и арестовывались в иностранных портах, и появилось то, о чём раньше и слыхом не слыхивали — угроза безработицы. Многие из моряков не сумели ухватить свой шанс, но многим это сделать удалось…

Вообще-то морякам загранзаплыва на материальное благополучие и до последней русской революции было грех жаловаться. И дело было не в количестве причитающихся им рублёвых дензнаков (эта величина была среднестатистической), а в том, что моряки имели реальную возможность превратить валютную часть своей зарплаты в вожделенные товары народного потребления — одежду, обувь, электронику и т. п. Практически весь ассортимент этих товаров в советские времена страдал болезнью дефицита в острой форме, а в период «застоя расцвета (или расцвета застоя)» эта болезнь перешла в форму хроническую. Доступ к лекарству от «болезни дефицита» имели разве что высшие слои советского общества и те, которые на этом пресловутом дефиците сидели — работники сферы торговли и иже с ними.

А моряки торгового флота, сходя на берег в портах «загнивающего Запада», могли кое-что купить и сами, причём не «через товаровед, через задний проход», а прямо с прилавка, так, как этот процесс и должен протекать. Правда, в ограниченном диапазоне — валютные зарплаты были мизерными. Комсоставу платили полтора-два инвалютных рубля в сутки (существовало такое понятие — «валютные сутки»), а матросам — и того меньше. Доллар тогда стоил около семидесяти валютных копеек, но даже и при таком соотношении сумма в итоге получалась отнюдь не астрономическая. В обычных заграничных магазинах (а тем более в элитных) с такими деньгами делать было нечего. Но были ещё и лавочки, специально ориентированные на потребности и возможности советских моряков.

Во всех крупных портах мира (в Антверпене, Роттердаме, Гамбурге, Сингапуре, Лас-Пальмасе, Гонконге) существовали так называемые «маклаки» — владельцы мелких торговых точек, именуемых иногда «гнидниками». Эти шустрые торговцы (говорящие, как правило, по-русски) закупали оптом по бросовым ценам не самого высокого, скажем так, качества ширпотреб, и по столь же невысоким ценам реализовывали его. Система была отлажена — моряки торгового флота СССР гребли подчистую плащи «болонья», кримплен, мохер, синтетические покрывала и ковры, парики, складные зонтики, женские сапоги, джинсы. Обе стороны были довольны — продавцы избавлялись от избытка товара, а у покупателей импортные диковины с руками отрывал осатаневший от дефицита советский потребитель.

Увлекательный процесс превращения инвалютных денег в товар повышенного спроса именовался «отоваркой», «отоваркой» же назывались и сами вещи. Сленговые выражения типа «пошёл на отоварку», «посчитать отоварку» и «хорошая отоварка» знакомы любому плававшему за кордон в шестидесятых-восьмидесятых годах прошлого столетия. А термин «коэффициент отоварки» означал, во сколько осязаемых советских рублей можно превратить один виртуальный валютный рубль по завершении цикла купли-продажи. Установившийся курс «чёрного рынка» был один к десяти, а коэффициент отоварки доходил до тридцати-сорока. Нетрудно подсчитать, что матрос, получавший за шестимесячный рейс порядка ста пятидесяти валютных рублей, мог заработать так, как и не снилось доцентам с кандидатами.