Дмитрий Глуховский
БУДУЩЕЕ
Глава IV.
Интернат
За окном тосканские холмы, наверняка давным--давно снесенные и
застроенные, в руке у меня початая бутылка, в ушах – ее крик. «Куда вы ее
уносите?! Куда вы ее уносите?! Куда вы ее уносите?!» Черт бы побрал эту бабу.
Наверное, раз триста подряд повторила. Только зря она затеяла всю эту
канитель: правды ей никто не скажет.
Как--то нервно сегодня получилось.
Я делаю большой глоток и закрываю глаза. Хочу увидеть ту сучку в
полосатой широкой шляпе, представить себе, как сдергиваю, разрываю на ней
кофейный прямоугольник, как она прикрывается крест--накрест руками… А
вижу темные круги на коротком синем платье, просачивающиеся сквозь
ткань белые капли.
Забыть. Уснуть.
Лезу за спасительными шариками. Никого не хочу больше видеть.
Отыскиваю снотворное, открываю пачку… Пусто.
Так. Так--так. Так--так--так!
Как же это со мной получилось?
Это все из--за вчерашнего спора с проекцией продавщицы у киоска… По
душам поболтал о жизни с интерфейсом торгового автомата, кретин.
Исповедался голограмме – и хорошо еще, что не трахнул ее.
Ладно. Ладно! Надо просто сбегать туда и купить новую пачку.
Я принял решение – но никуда не иду. Заливаю в себя еще текилы и
остаюсь на месте, вперившись в зеленые холмы и клубы облаков. Ноги
мягкие, как воздухом накачаны, голова плывет.
Даже если вместо вчерашней стриженой кобылки я потребую у
трейдомата ту кормастую курчавую итальянку, ничего не поменяется: они
просто разные оболочки одной и той же программы. Итальянка точно так же
будет впаривать мне таблетки счастья: «Может быть, сегодня?» -- хотя точно
также будет знать, что прихожу я туда совсем за другим: «Мы всегда держим
для вас бутылочку про запас».
Не пойду никуда. Лучше просто еще выпью. Дерну спуск. Если глотнуть
побольше, спирт смоет меня из душной комнатенки, в которой я застрял, в
блаженную пустоту.
Таблы – это тренд. Выбирай любые на вкус. Пилюли счастья,
безмятежности, смысла… Наша земля держится на трех слонах, те – на
панцире огромной черепахи, черепаха – на спине невообразимых размеров
кита, и все они – на таблетках.
Но мне ничего, кроме снотворного, не надо. Все остальные таблы,
допустим, и вправляют мозги, но делают это своеобразно. Такое ощущение,
что к тебе в голову то ли подселяют постороннего, то ли пускают туда кого--то
вроде бы своего, кто всегда в тебе сидел, но был от греха подальше заперт в
подвале, и поэтому его было не видно и не слышно. Другим, может, и
нормально, а меня раздражает: мне в моей черепушке и одному тесно, мне
сокамерники не нужны.
Я пробовал завязать с сонными таблетками.
Надеялся, что однажды он меня отпустит, что я перестану
возвращаться туда каждой ночью, в которую я не глушу себя снотворным.
Должен ведь он когда--то забыться, поблекнуть, сгинуть? Не может же он
сидеть во мне – а я в нем – всю вечность?
До дна! Досуха!
Текила закручивает мир вокруг меня, поднимает смерч, который
затягивает меня в свою воронку, отрывает от земли, тащит в воздух легко, как
будто я не девяностокилограммовый жлоб, а маленькая Элли, а я отчаянно
цепляюсь взглядом за фальш--идиллию за фальш--окном, и умоляю ураган,
чтобы он зашвырнул меня вместе с моим гребаным домиком в волшебную
несуществующую страну Тоскану.
Но с ураганом не договориться.
Закрываю глаза.
– Я сбегу отсюда, – слышу я шепот в темноте.
– Замолчи и спи. Отсюда нельзя сбежать, – возражает другой, тоже
шепотом.
– А я сбегу.
– Не говори так. Ты же знаешь, если они нас услышат…
– Пусть слушают. Мне плевать.
– Ты что?! Забыл, что они сделали с Девятьсот Шестым?! Его в склеп
забрали!
Склеп. От этого пыльного слова, уже столетия назад устаревшего,