– Дома это моя обязанность, – болтала она, – вс хвалятъ мой чай, только одинъ баронъ Шиллингъ всегда мучилъ меня, – ему такъ трудно угодить чаемъ.

При этихъ словахъ низко опущенная блокурая голова молодой, повидимому, апатичной женщины быстро поднялась; вс ея мускулы напряглись, и она слушала едва переводя духъ.

– Мой мужъ бывалъ въ дом вашей матери?

– Очень часто! Разв вы этого не знаете? Феликсъ всегда говорилъ, что онъ, какъ живописецъ, длаетъ наблюденія въ нашемъ салон. У насъ бываютъ много красивыхъ и интересныхъ женщинъ. Онъ также срисовалъ маму…

– Онъ нарисовалъ танцовщицу Фурніе, говорите вы?

Въ ум молодой двушки вдругъ мелькнулъ лучъ свта. Баронесса говорила такимъ тономъ, будто у нея кипло во впалой груди, и съ какимъ рзкимъ презрніемъ произнесла она слова: „танцовщица Фурніе“. При этомъ посуда зазвенла въ ея дрожащихъ рукахъ такъ, что можно было подумать, что въ слдующую минуту она покатится по полу.

Какъ, эта длинная некрасивая особа сметъ еще быть ревнивой! Какъ большая часть хорошенькихъ молоденькихъ двушекъ, Люсиль была безпощадна къ некрасивымъ женщинамъ, осмливавшимся предъявлять свои права. Ея большіе глаза вдругъ сдлались зелеными и въ нихъ засверкало злорадство. Она поднялась съ мста, съ улыбкой оправила платье и приблизилась на нсколько шаговъ къ чайному столу; это движеніе заставило болзненно согнувшуюся баронессу снова облечься въ свою недоступность.

– Что же удивительнаго въ томъ, что баронъ Шиллингъ нарисовалъ красивую женшину? – спросила Люсиль, насмшливо улыбаясь, причемъ сверкнули ея блые, какъ жемчужины, зубы. – Говорятъ, во всей фигур мамы видно хорошее происхожденіе, – она не безцвтно блокура, не суха и не длинна: у нея роскошные черные волосы, а ея плечи и руки славятся у художниковъ. Баронъ Шиллингъ рисовалъ ее не въ ея роли, а въ роли Дездемоны, – она очаровательна въ бломъ атлас, соскользнувшемъ съ плечъ и съ рукой, поднятой къ арф.

Она умолкла на минуту, – ей вспомнилось, въ какомъ пренебреженіи валялась на полу у ногъ этой женщины папка съ его рисунками.

– Баронъ Шиллингъ прекрасно рисуетъ, – прибавила она, и въ глазахъ ея отразилось торжество, потому что щеки молодой женщины покраснли отъ внутренняго волненія. – Профессоръ В. говоритъ о немъ, что онъ далеко не дилеттантъ, что онъ огромный талантъ и что онъ сдлается знаменитымъ.

Между тмъ баронесса опустилась на стоявшiй позади нея стулъ. Закрывъ правой рукой глаза, a лвой поддерживая локоть, она молча откинулась на спинку… Она была, безъ сомннія, своевольная нервная натура, избалованная и взлелянная отцомъ, какъ единственный ребенокъ, и всми въ монастыр за свое богатство… Люсиль въ сознаніи своей красоты и юношеской силы враждебно смотрла на эти узкія губы, неумвшія улыбаться, на ея мрачную задумчивость, на длинныя худыя руки, такъ рзко выглядывавшія изъ кружевъ, которыми были отдланы рукава… Зачмъ она, лишенная всякой прелести, живетъ на свт? Лучше было бы ей остаться въ монастыр и сдлаться монахиней…

Наступившее затмъ молчаніе было тягостно. Слышалось кипніе и шипніе воды въ чайник, и глухой шумъ дождя. Люсиль не сла на свое мсто; она подняла занавски ближайшаго къ ней окна и стала въ ниш. Она не видала, какъ гнвно смотрли на нее изъ-подъ пальцевъ срые глаза, какъ нетерпливо стучала по ковру ножка молчавшей женщины. Въ ней поднялось чувство досады и гнва на Феликса за то, что онъ такъ долго оставлялъ ее одну съ чужой женщиной, съ этой замкнутой въ свое достоинство госпожей дома Шиллинга.

Въ ту минуту, какъ она раскрыла занавски, сверкнула молнія. Ея розоватый свтъ въ одну секунду скользнулъ по цвтнику, наполнилъ дрожащимъ свтомъ комнату и поглотилъ блый цвтъ лампы, затмъ раздался страшный ударъ грома, и дождь полилъ съ такой силой, какъ будто хотлъ выбить зеркальныя стекла и совсмъ смыть домъ.

Баронесса въ ужас вскочила съ мста, она дрожала и, схвативъ стоявшій на стол колокольчикъ, громко позвонила.

Вошелъ слуга.

– Я настоятельно прошу мужчинъ сейчасъ же пожаловать сюда, чай готовъ, – сказала она, несмотря на свой испугъ, спокойнымъ повелительнымъ тономъ.

Вскор посл того въ галлере послышались медленно приближающіеся мужскіе шаги… Минка, которая во время громового удара спряталась въ складкахъ платья своей госпожи, гримасничая, выползла оттуда и торопливо скрылась въ темный уголъ ниши; за чайнымъ столомъ серебряный чайникъ зазвенлъ въ дрожащихъ рукахъ молодой женщины, а Люсиль отошла отъ окна и спустила занавси, за которыми бушевала гроза, – она не боялась. Насколько она была суеврна и боязлива по отношенію таинственныхъ ночныхъ привидній, оборотней и т. п., настолько же безстрашна передъ силами природы. Чмъ сильне он бушевали, тмъ веселе было ей – она чувствовала себя непричастной зрительницей, такъ какъ ея при этомъ не могли коснуться смерть и уничтоженіе.

Она осталась у спущенной занавски, ничто не могло такъ хорошо выдлить красоту этой стройной сильфиды съ длинными блестящими локонами, какъ эти живописныя складки темныхъ занавсей, испещренныхъ блымъ узоромъ кружева. Старый баронъ фонъ Шиллингъ вошелъ въ широко раскрытую слугой дверь. Онъ, казалось, всей своей тяжестью опирался на руку Феликса Люціанъ, такъ какъ посл бывшаго съ нимъ удара онъ плохо владлъ правой ногой… Несмотря на это онъ представлялъ собой сильную фигуру съ широкой грудью и здоровымъ румянымъ лицомъ, оживленнымъ юморомъ и веселостью.