– Вдьмы! – сердито проворчалъ себ подъ носъ докторъ. Онъ взялъ шляпу и откланялся съ многозначительной насмшливой улыбкой, между тмъ какъ донна Мерседесъ молча встала и заперла рояль.

Она подошла къ письменному столу и, казалось, не замчала, что слуга стоялъ еще въ дверяхъ. Въ этомъ человк, который вдругъ почувствовалъ, что можетъ приказывать гордой дам, кипла злоба. Онъ съ шумомъ сдлалъ нсколько шаговъ въ глубину комнаты и показалъ на листъ бумаги, который держалъ въ рук.

– Я желалъ бы попроситъ… – началъ онъ, откашливаясь.

Мерседесъ медленно и величественно повернула къ нему свое лицо, и онъ невольно склонился передъ гордымъ удивленнымъ взоромъ, которымъ она смрила его съ головы до ногъ.

– У меня здсь счетъ разныхъ уплатъ, – сказалъ онъ, подавая ей бумагу, которую она не взяла. – Ухавшая дама никогда не платила извозчикамъ, съ которыми возвращалась, – кучера сердились и требовали съ меня. Я также долженъ былъ давать на чай людямъ, приносившимъ покупки и заказы. Я никогда имъ не отказывалъ, думая, что это также принадлежитъ къ гостепріимству. Но когда я подалъ счетъ госпож, она сказала, что это ея не касается.

– Это врно. Въ такихъ случаяхъ вы должны обращаться къ моему слуг Яку.

Онъ съ дерзкой усмшкой почесалъ за ухомъ.

– Въ рукахъ негра я никогда не видалъ ни одного пфеннига, – сказалъ онъ, заикаясь отъ притворнаго замшательства, – и мое правило всегда прямо обращаться, куда слдуетъ.

Донна Мерседесъ плотно сжала поблднвшія губы, и грудь ея высоко поднималась отъ тяжелаго дыханія. Она молча отперла шкатулку, стоявшую въ ящик стола и открыла ее, – она была до краевъ налолнена золотомъ.

– Возьмите, что вамъ слдуетъ, – рзко сказала она, указывая на золото, – ни за что на свт не могла бы она отсчитать деньги этому человку. Онъ въ изумленіи отскочилъ назадъ, какъ будто его охватило пламя изъ этой сказочно богатой шкатулки. Онъ только что злобно намекалъ, что въ нижнемъ этаж нтъ ни одного пфеннига, и вдругъ передъ нимъ такое множество золота, какого онъ отъ роду не видывалъ; и съ этимъ богатствомъ обращались такъ небрежно, что онъ тотчасъ же понялъ, что эта барыня съ дтства была воспитана и пріучена къ богатствамъ набоба.

– Но, сударыня, я этого ршительно не могу, – пробормоталъ онъ въ смущеніи, – все его нахальство исчезло.

– Возьмите, – повторила она, и ея гордыя брови мрачно сдвинулись.

Онъ робко подошелъ на цыпочкахъ и кончиками пальцевъ, какъ бы боясь обжечься, вынулъ золотую монету. Потомъ быстро досталъ изъ кармана кошелекъ.

– У меня не хватитъ сдачи, сударыня, вамъ слдуетъ получить больше половины золотого, – сказалъ онъ и началъ выкладывать изъ кошелька грязныя деньги на столъ подл портрета „бднаго Вальмазеды“, бывшаго Креза Южной Каролины.

Донна Мерседесъ подняла руку и указала на дверь.

– Ступайте, – сказала она строго и повелительно. – Впередь прошу меня не безпокоить такими вещами. У меня этимъ распоряжается Якъ, а вы безъ особаго разршенія не должны входить въ мои комнаты.

– Какъ прикажете, – пробормоталъ онъ униженно.

Онъ сунулъ золотой въ карманъ и съ низкими поклонами направился къ двери неудостоенный ни одного взгляда, – донна Мерседесъ отвернулась и смотрла въ садъ.

– Болванъ! Дуракъ! Долженъ бы самъ себ надавать пощечинъ за свою слпоту, – ворчалъ онъ, выйдя оттуда и остановившись за дверью, какъ вкопаный. – Сколько здсь можно было бы получить на чай. Ну и промахнулся же я!… Тамъ все настоящее, Фрицъ, – сказалъ онъ шопотомъ конюху, который въ это время раздувалъ жаровни, указывая на салонъ, – все: и драгоцнные камни, и золото, и серебро и даже негры! У барыни денегъ, какъ сна. Въ тяжеломъ сундук были не книги, теперь я знаю, это было золото! Золото!

А та, про которую онъ говорилъ, разсерженная стояла въ оконной ниш; на лиц ея выражалась смсь удивленія, отвращенія и презрнія… Дерзость слугъ въ этомъ нмецкомъ дом достигла высшей степени, – ея личность, ея гордыя самоувренныя манеры ничто не могло внушить уваженія; она безсознательно коснулась оружія противъ этого безстыдства – золота. Это былъ горькій урокъ!… И она пользуется гостепріимствомъ въ этомъ дом! Гостепріимствомъ! На ея родин оказывали безграничное гостепріимство, она и представить себ не могла, что могло быть иначе, и потому тотчасъ же приняла гостепріимство, предложенное ея брату барономъ Шиллингъ… Она вспомнила объ увезенномъ съ собой ключ отъ погреба – баронесса была не только коварна, какъ она тогда подумала, но и скупа… Она вздрогнула отъ отвращенія. He должна ли она поговорить о плат? Или отплатитъ боле тонко, пославъ хозяйк дома что нибудь изъ своихъ драгоцнностей? Но что онъ скажетъ на это? Онъ будетъ хуже прежняго думать о ней…

Она сла въ кресло и закрыла лицо руками.

Итакъ страстное желаніе прислуги исполнилось, – хозяйка вернулась; однако злорадство ихъ на слдующее же утро смнилось общимъ уныніемъ. Нервная раздражительность госпожи, какъ это и всегда бывало, посл поздки очень усилилась. Къ этому присоединилось еще неудовольствіе на отсутствіе супруга. Она отказалась отъ своего намренія хать вслдъ за нимъ, посл того какъ Робертъ сообщилъ ей, что онъ и мадемуазель Биркнеръ получили инструкціи только на нсколько дней и что слдовательно, господинъ долженъ скоро вернуться, но это не улучшило ея желчнаго безпрестанно мнявшагося расположенія духа, съ какимъ она опять взяла въ свои руки управленіе домомъ. Даже Минку она не хотла видть и оставила черную бестію въ ея пансіон.