Тамъ въ полумрак, какъ живая, выступала сдая гугенотка. Неизъяснимый страхъ предстоящихъ имъ черезъ нсколько мгновеній ужасовъ выражался на лицахъ всхъ загнанныхъ преслдователями въ этотъ уголокъ сада; можно было сказать, что сердце этой бдной матери готово разорваться отъ мучительнаго страха, но благородное чело ея сіяло, какъ будто бы на немъ отражался какой-то таинственный блескъ – блескъ мученическаго внца… Совсмъ иначе выглядла служанка у ея ногъ; она, чтобы вырваться на свободу, обломала почти вс ногти о запертую дверь! Сильная здоровая женщина съ дикимъ отчаяніемъ цплялась за жизнь, лихорадочно блестящіе глаза, крикъ ужаса на открытыхъ губахъ, напряженные мускулы ея цвтущаго тла были олицетвореніемъ протеста противъ смерти.

Донна Мерседесъ быстро отвернулась и поспшила въ садъ, – пульсъ ея бился такъ лихорадочно, какъ будто предательскій свтъ факеловъ, предвстникъ смерти, падалъ на ея собственную голову. Какой могучій потокъ мыслей волновался за угловатымъ лбомъ его „безобразной головы“. Онъ покорялъ самыя ожесточенныя человческія души и заставлялъ ихъ трепетать предъ силой своего генія.

Подъ зеленой кровлей платановъ почти совсмъ стемнло, а донна Мерседесъ все еще ходила тамъ взадъ и впередъ. Рзкій контрастъ съ сильной бурей въ ея душ представляла торжественная вечерняя тишина, царившая въ саду; не слышно было даже легкаго шелеста въ вершинахъ деревьевъ и въ кустахъ ни одна птица не шевелилась; даже утки, цлый день шумвшія на пруду, молчали, ихъ давно уже загнали въ сарай… Но съ пруда доносились какіе-то звуки, похожіе на шумъ, производимый падающими въ воду камнями.

Мерседесъ вышла изъ аллеи, пошла по узкой дорожк, перескавшей лужайку, и остановилась за кустомъ розъ, наблюдая за происходившимъ.

У пруда стоялъ мальчикъ, котораго она еще никогда не видала въ саду, сухощавый, съ длинными ногами и очень быстрыми увренными движеніями. Онъ вынималъ изъ кармана камень за камнемъ и съ легкимъ свистомъ бросалъ ихъ въ воду. При этомъ онъ смялся, топалъ ногами и при каждомъ мткомъ удар хлопалъ себя по колнямъ отъ удовольствія.

Донна Мерседесъ тотчасъ же подумала, что это тотъ самый коварный мальчикъ, который заманилъ Іозе въ монастырское помстье, наслдникъ милліоновъ, послдній потомокъ имени Вольфрамовъ, изъ-за которого сироты Люціана лишены бабушкинаго состоянія. Священный гнвъ запылалъ въ ней. Этотъ отталкивающій, похожій на цыганенка, мальчишка, хихикающій и топающій тамъ, какъ торжествующій чертенокъ, былъ виной того, что ея прелестный кроткій Іозе былъ на краю могилы.

Тихо вышла она изъ-за куста и такъ же тихо пошла къ пруду по огибавшей его дорожк, стараясь не спугнуть мальчика. Но она забыла, что замнила свое черное шелковое платье свтлымъ утреннимъ капотомъ, она не знала также, что зрніе и слухъ у этого безобразнаго мальчишки были такъ же изощрены, какъ у молодой лисицы.

Онъ вдругъ прислушался и повернулъ узкую, покрытую торчащими волосами голову по тому направленію, откуда слышался легкій скрипъ гравія. При вид приближающейся блой фигуры онъ выпустилъ изъ руки камень, который только что собирался бросить въ прудъ и пустился бжать. Было еще довольно свтло, и можно было видть, какъ онъ подбжалъ къ изгороди, нагнулся и исчезъ, какъ будто провалился сквозь землю. Черезъ нсколько минутъ зашуршали листья и сучья, какъ будто какая-нибудь птица вернулась въ свое гнздо на вершин дерева и усаживалась тамъ на покой, раздвигая крыльями листву; потомъ опять все стихло, точно вечерняя тишина ничмъ и не нарушалась.

Молодая женщина подошла къ тому мсту, гд исчезъ мальчикъ, – черезъ эту дикую, почти непроницаемую чащу проползъ недавно Іозе, не подозрвая, что онъ своими маленькими ножками ступаетъ на почву, на которой ребенкомъ игралъ его отецъ, и не зная, что въ темномъ чужомъ дом живетъ его бабушка, суровая бабушка, изъ-за которой онъ и его маленькая сестренка должны были переплыть безпредльныя моря.

Донна Мерседесъ рдко доходила до пруда, а съ тхъ поръ какъ она недавно стояла въ смертельномъ страх подъ липой, ожидая каждую минуту, что изъ темной воды покажется блокурая головка ея утонувшаго любимца, съ той ужасной минуты она избгала этой части сада. До изгороди же она не доходила никогда. Это была длинная линія густыхъ кустарниковъ оршника и сирени, которые подстригались слегка только со стороны шиллинговыхъ владній.

Сильный запахъ лука и чеснока несся изъ-за изгороди, а тамъ, гд стояла Мерседесъ, пучками висли между листвой мелкія кислыя уже зрющія вишни, невысокое деревцо протянуло свои втви черезъ изгородь къ полуденному солнцу, – лучшіе сорта плодовыхъ деревьевъ, казалось, не воздлывались по ту сторону.

Какой-то пронзительный звукъ нарушилъ тишину, царившую также и по ту сторону изгороди, отворилась и затворилась калитка на заржаввшихъ петляхъ. Послышались твердые шаги по песчаной дорожк; они медленно направлялись по прямой линіи и вдругъ свернули на мягкую почву по направленію къ изгороди.

Донна Мерседесъ отступила подъ вліяніемъ какого-то страннаго чувства, какъ будто бы шедшая по ту сторону должна была переступить черезъ изгородь и приблизиться къ ней… Она направилась къ липамъ у пруда, но прежде чмъ она ступила на дорожку, ведущую къ алле, она невольно обернулась назадъ, какъ бы притягиваемая какой-то магнетической силой: это были два сверкающіе глаза, устремленные на нее черезъ изгородь…

Ей знакома была эта голова съ діадемой изъ волосъ съ блднымъ восковымъ лицомъ и узкими тонкими губами, которыя однажды вечеромъ произнесли съ такимъ горемъ: „онъ умеръ“… У нея сердце замерло отъ удивленія. Теперь она знала, что означали таинственныя ночныя явленія въ галлере, – это была неумолимая женщина, съ жестокой суровостью и упрямствомъ оттолкнувшая отъ себя сына и мужа и прогнавшая ихъ за океанъ искать себ новаго отечества. Все еще прекрасная, походившая на статую женщина эта была предшественницей гордой испанки, первой женой маіора Люціана. Оба они ужъ покоились въ земл, а она, такъ самовольно распорядившаяся ихъ судьбой, причинившая имъ столько горя сильная здоровая женщина, пережила ихъ – она жила и страдала. Да, она страдала, это доказывало ея почти окаменвшее отъ горя лицо. Пришла Немезида и коснулась этой совсти, кто знаетъ, какъ давно уже. И въ потрясенную душу закралось новое чувство; до сихъ поръ можетъ быть она только догадывалась о немъ, теперь же была уврена въ этомъ, чувство къ невинному блокурому ребенку, такъ походившему на ея отвергнутаго сына, – любовь бабушки оказалась сильне гнва матери.

Донна Мерседесъ пошла къ ней, и та на этотъ разъ не уклонилась отъ нея. Она должно быть стояла на скамь, потому что съ земли нельзя было ничего видть черезъ высокую изгородь. Обими руками раздвинула она разросшіяся втви кустарников; видно было ея широкія плечи и ея все еще изящный бюстъ. Она стояла неподвижно – съ начала болзни Іозе она стояла такъ ежедневно, чтобы получить отъ кого-нибудь изъ сосдней прислуги извстія о ребенк, съ которымъ такъ дурно поступилъ въ ея дом наслдникъ монастырскаго помстья, и который вслдствіе этого опасно заболлъ.