Словарь неологизмов С. В. Толстого — это драгоценная часть его литературного наследия. А что касается научно-формального подхода к этой работе, предъявляемого рецензентом, то, конечно, в нем есть технические недоработки: не везде есть указание источника, есть несколько десятков слов, которые при проверке по двум четырехтомным словарям — Даля и Фасмера пришлось изъять, а к некоторым дать комментарии, но в тексте некоторых источников кое-где остались непонятные слова, ссылки и даже авторские вопросы. Есть названия стихотворений, которых нет в современных изданиях, и т. д. Словарь побывал на рецензии в Институте русского языка (1995–96 гг.), когда мог стоять вопрос о его публикации. К. ф. н. А. В. Андреевская пишет: «Автор словаря поставил перед собой непростую и очень интересную задачу — составить перечень авторских неологизмов, вошедших в русский язык с XVIII по XX век. Авторские неологизмы и ранее попадали в поле зрения исследователей, но эта работа имеет более обширный словник» (подч. сост.). И замечания: «В предисловии оговорены некоторые частные проблемы, связанные с отбором материала для словаря, но принципиальные установки остаются неопределенными. В частности, невозможно работать с неологизмами, не определив такой существенный момент, как соотношение между неологизмом и окказионализмом. Эта проблема — предмет постоянных дискуссий. Принятая автором точка зрения — одна из наиболее популярных, но далеко не единственная, поэтому требует либо более подробной аргументации, либо ссылки на авторитеты…» И еще: «в словнике встречаются слова из словаря Петрашевского, и если они есть, то формально их должно было быть больше или их вовсе не надо было давать». Совершенно верно отмечается, по-видимому, рецензентом, что «одни и те же неологизмы встречаются у разных авторов», но Сергей Николаевич их намеренно дает, вкладывая в это свой, художественный в большой степени, смысл, но рецензент отвечает сухим научным языком: «это образованное по продуктивнейшей словообразовательной модели слово было этими писателями лишь выловлено из живого, языка». И последнее: «Странным представляется и отнесение понятия «неологизма» в сферу литературоведения…»

Со своей сугубо лингвистической точки зрения, наверное, рецензент и права, но если бы она прочитала этот Словарь уже после всего того, что написал Сергей Николаевич в этих пяти томах Собрания его сочинений, этой последней, во всяком случае, фразы она бы не написала — ей все было бы гораздо яснее, да и первое замечание было бы снято — ведь наш автор не лингвист в чисто научном понимании этого слова и тем более не мог участвовать в дискуссиях, которые разворачивались в Институте русского языка по этим проблемам, хотя, как оказывается, он придерживался «одной из наиболее популярных точек зрения» по данному вопросу. А то, что автор относит неологизмы в сферу литературоведения и прямо пишет об этом, — тоже естественно, и сам Словарь неоспоримо доказывает, что неологизмы-выражения — это прерогатива литературы, которая, в свою очередь, неразрывно связана с русским языком (а к нему у автора генетически заложенная любовь), и что это одно неразделимое целое.

Словарь неологизмов — это еще одна интересная для рядового читателя, а для специалистов в особой степени, разновидность сферы деятельности Сергея Николаевича Толстого в филологии. Эта работа воспринимается как последний, заключительный аккорд в его большом обзоре русской литературы XVIII–XX вв., который является гимном русской поэзии, русскому слову, прозвучавшим в его собственном творчестве.

В Словаре приводится масса неологизмов, дающих русскому языку удивительную образность, эти неологизмы-выражения отмечают и показывают настроение автора, его индивидуальность, несочетаемые слова в соединении друг с другом дают глубокий смысл, и С. Н. Толстой демонстрирует, как эти «слова-цитаты характеризуют авторский творческий процесс, психологию, принципы работы над словом». Иногда автору Словаря кажется интересным оригинальное авторское противопоставление — «приник и отник» (слово «отникнуть»), часто его неологизм состоит из нескольких, иногда даже из четырех слов, и именно во всех них четырех заключена та изюминка, которую он увидел и которая открывается именно в таком словесном наборе: «на небе прозелень и месяца осколок» (слово «прозелень»), или в таком: «прижиться к нему, придуматься, приблизиться, пришагаться» (речь идет о слове «пришагаться») и именно оно, последнее, является тем необходимым, завершающим и объединяющем первые три. «Свидетели первых светаний» — слово «светание» было у Даля, но все три слова, по мнению С. Н. Толстого, — поэтическая удача автора. Слово «реберчатый» тоже есть у Даля — оно не неологизм, но «румяный дух реберчатого теса» — это уже ярчайший живой образ, авторский неологизм, тот самый образец богатства великого живого русского языка.

Словарь С. Н. Толстого дает нам возможность посмотреть на поэзию его глазами, воспользоваться его раритетным восприятием, в которое он вкладывал «то высокое уважение к слову как к таковому, которое завещано нам не только Карамзиным и Достоевским, но и всей литературой нашей».

По аналогии со словарем В. И. Даля, перед нами такой же Словарь живого великорусского языка в неологизмах русских поэтов и писателей XVII) — XX вв., и хотя Сергей Николаевич не пытался претендовать на столь высокое звание, как «будущий Даль», но хочет он этого или не хочет, во многом эта его работа есть продолжение далевского словаря. Он создавал его потому, что как поэт понимал, насколько «слово, употребленное один раз, было для поэта необходимо», а появление этого слова на необъятном просторе возможностей русского языка могло быть «подобно ослепительной вспышке», которая озаряет в нашем сознании тонкие и изящные языковые образы, нередко закрытые для нашего восприятия, ускользающие, запрятанные автором в словесную «дебрь», продемонстрировав снова и снова безграничные возможности нашего «могучего», при всей его изящности, русского языка. Поэтому мы смело можем поставить запятую в расхожей фразе, о которой С. Н. Толстой упоминает в своем предисловии, но уже по отношению к нашему талантливому составителю уникального Словаря, таким образом: «Казнить нельзя, помиловать» и думаю, что будем правы…

Д. — сокр. от Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка, изд. 1881 г. (второе, дополненное), в 4-х томах.

Ф. — сокр. от Фасмер Макс. Этимологический словарь русского языка. Перевод с нем. О. Н. Трубачева, под ред. Б. А. Ларина, М., Прогресс, изд. второе, 1986 г.

Адепт — лат. вновь принятый в братство

Амальгама — спуск, соединение, сплав других металлов с ртутью

Антанта — из фр. entente «согласие, соглашение». Союз западных держав и России в I Мировой войне

Баталия — битва. Фасмер с 1704 (через польск., фр. и итал.). Будуар (Даль) — от фр. дамский кабинет, хозяйская светелка, горенка

Влияние — (Фасмер) — калька на польск, франц, восходит к немецк. Influence и лат. influentio

Водород, — калька с лат. hydrogenium

Волить — у Даля волитель, воля как глагол м. б. впервые и в таком сочетании

Впечатление — калька (Фасмер с нем. eindruck, то же, что в свою очередь повторяет фр. Impression

Выелозывать — Ф. (выелозить, калька изъелозить)

Вымчать — Д. — кого-то силою быстро вытащить, увлечь, ухватить, помчать

Выникнуть — Д. — возникать, всплывать, вынырнув показаться

Выфрантить — Д. — выфрантиться, разодеться щеголем

Выхващиваться — Д. выстегать, выхлестать, выглядеть хвощем

Гвоздевый — Д. гвоздевой

Гутор — Д. беседа, болтовня

Дненощно — у Д. — дненошно, дненочно

Дребезга — Д. — дребезги — мн. черепки, осколки

Жарево — Д. — арх зарево, отблеск дальнего пожара

Желвастый — Д. об узловатых, шишковатых растениях

Жесточиться — Д. — жесточить кого, ожесточать, делать жестоким

Земь — Д. — в значении дол. низ, пол

Зерниться — Д. обращать в зерно, зернить

Индевь — Д. — индеветь, иней

Индивидуум — Ф. — от лат individuum (неделимое)

Искреститься — Д— искрестить, накрест, вымарать

Кристаллизация — Ф. — из нем. cristale, франц. cristal, от лат. crystallus

Кричак — Д. — кричанки, ауканье

Кувердиться — у Д. — кувериться — хныкать, пищать