И вот мы в ресторане, который действительно оказался заполненным до крайности. Духота, табачный дым резал глаза. Стол, за который мы сели, был мерзко грязен. Гремела, как во всех наших ресторанах, музыка. Почему так оглушают, прямо-таки долбят ударными по голове?.. С эстрады слышится: «Капитан второго ранга для своей дамы заказал „Шаланды, полные кефали“!». Через две-три минуты: «Капитан третьего ранга просит „Мясоедовская улица моя“»…

Сидевший напротив меня молодой человек, уже «не вязавший лыка», спросил, тупо уставившись на меня:

— Слышь, ты не с «Пржевальского»?

— Да, с «Пржевальского», — ответил я, чтобы отвязаться от него.

— Не пи..! Ты с «Кара-Бугаза»…

— Да, с «Кара-Бугаза».

— Не пи…! — смачно матерился он. Я понимал, что он называл корабли, пытаясь угадать, не служили ли мы с ним вместе. Видимо, мое лицо ему было знакомо.

— Рок-н-ролл! Для штатского в белом костюме! — хрипато прокричали с эстрады. И грохнуло! Я закрыл уши.

— Чё, не нравится? — спросил мой визави.

— Кошмар! — ответил я.

— Сейчас, — промямлил сосед. И, шатаясь, натыкаясь на столики, пошел через весь зал к оркестру. О чем-то поговорил с музыкантами — те положили инструменты и ушли с эстрады.

Нам принесли водку. Так хотелось воспользоваться блаженной тишиной и выпить. Выпили.

— Не принимайте все так близко к сердцу, Евгений Семенович! — сочувствующе сказал Фима. — Так вас надолго не хватит.

Вернулся мой спаситель. На лице его сияла улыбка: он был доволен собой.

— Так хорошо? — спросил он.

— Спасибо, дорогой, — поблагодарил я и спросил — Ты кто?

— Радист. Шесть месяцев носился по океанам. Заработал бабки… Купил жене шубу… Вернулся… А она с хахалем, сука…

Что-то защемило внутри — так мне жалко его стало. Красивый мужик, и вот такое…

— Ушел от нее? — спросил Фима.

— Шубу топором изрубил. Кобелю морду набил… И все!

Снова громыхнул оркестр. Радист выругался и почти бегом кинулся к эстраде. Музыканты ушли.

— Что ты им говоришь? — спросил я, когда он вернулся.

— Плачу по сто рублей, чтоб не играли пять минут.

— Ну зачем же так швыряться деньгами? — стараясь не обидеть его, сказал я. — Лучше бы родителям помог.

Радист, склонив голову на грудь, молчал. Слезы катились по его не очень выбритым щекам. Потом он шумно высморкался, вытер мокрые щеки и сказал:

— Эх, была бы маменька жива, отца-то я не знаю, я бы ей сейчас хату построил возле Днепропетровска. — Сказал эти такие жалобные слова, рванул с шеи галстук: — На! — И протянул мне цветастый, с попугаями и крокодилами, кусок заморской мануфактуры.

Я в ответ подарил ему свою фотографию-открытку. Толян — так он нам представился — смотрел, смотрел на открытку и взвизгнул:

— Ё-моё! А я-то думаю, где я видел эту рожу! — Он встал во весь рост и потянулся через стол целоваться. — Слухай, может, тебе деньги нужны, так не стесняйся. Возьми. Мне они ни на какой хрен не нужны…

Его глаза снова увлажнились…

Сдавалась наша картина с особой помпой! На студии вдруг все засуетились: прошел слух, что приедет сам Первый секретарь ЦК КП Украины Шелест со всеми членами республиканского Политбюро…

То ли от чиновничьего чванства, то ли от элементарного бескультурья, но со мной никто не посоветовался. Даже не поставили в известность о предстоящем событии: держали все в непонятном для меня секрете. Да, я знал, что просмотр должен быть, но когда, где, кто на нем будет — не сказали. Просто, когда все решили за моей спиной, приказали: «Быть на студии к 17.00». И все…

По тому, как просмотровый зал готовился к приему гостей — воды, вина, коньяки, фрукты, пирожные и прочее ставилось на столы, — догадался, что будут «верха»…

В ворота студии одна за другой въезжали черные машины — большие «членовозы» и поменьше, «Волги». П.Е.Шелест и его свита прошли в зал, уселись. Перед ними выступил голова Комитета по кинематографии С.П.Иванов:

— Нам вдалося, дорогой Петре Юхимович, зробыты картину до вэлыкого свята — сториччя Лэнина — з його образом. — И ни слова о Шмидте, не говоря уже о создателях фильма.

После просмотра гости окружили столики с напитками. Оживленно обменивались мнениями о фильме. Я, стоявший в стороне от кормушки, все же слышал слова одобрения и даже восторги. Подробности приводить не буду — нескромно.