— Нигд нтъ. Три дня уже спрашиваемъ по ресторанамъ и кофейнямъ — и нтъ. Даже не слыхивали и названія, отвчалъ Перекатовъ.

— Тогда коньячку хорошенькаго.

— И коньякъ прескверный. Такъ селянку заказать? Булябесъ… — отдалъ Перекатовъ приказъ лакею, разсматривая при этомъ карту. — Что прикажете, господа, еще?

— Бифштексъ мн попрожаристе, — просила Глафира Семеновна.

— Смотрите, здсь бифштексы длаютъ на прованскомъ масл. Это по всей южной Италіи.

— Ничего, я прованское масло люблю.

— И мн бифштексъ на постномъ масл! — кричалъ Конуринъ. — Пріду домой, такъ есть, по крайности, чмъ похвастать жен. “Бифштексъ, молъ, изъ постной говядины на постномъ масл въ Неапол лъ”.

— Вотъ въ карт, господа, есть олеапатрида. Не хотите-ли мстнаго блюда попробовать?

— А что это за олеапотрида такая? Можетъ быть лягушка жареная? — спросилъ Конуринъ.

— Винегретъ такой изъ разнаго мяса. Все тутъ есть, и рыба, и мясо, все это перемшано съ вареными овощами, съ капорцами, съ оливками, пересыпано перцемъ и полито прованскимъ масломъ и уксусомъ. Посл коньяку прелестная закуска.

— Разное мясо… Да можетъ быть тамъ и лягушиное и черепашье мясо?

— Нтъ, нтъ. Лягушекъ въ Италіи не дятъ.

— Посл селянки всмъ по порціи бифштекса, а этого винигрету закажи только на пробу дв порціи. Понравится — будемъ сть, нтъ — велимъ убирать, ршилъ Граблинъ.

— Вс будете сть, потому что это вкусно.

— Только ужъ не я, вставила свое слово Глафира Семеновна. — Къ рыб заграницей я не касаюсь.

— Для дамы мы спросимъ желято — мороженое. Въ Неапол славятся мороженымъ и приготовляютъ его на десятки разныхъ манеровъ.

Перехватовъ сталъ заказывать лакею ду.

— Асти, асти… Три бутылочки асти закажите, предлагалъ Николай Ивановичъ.

— Ага! Знаете, уже, что такое асти!

— Еще-бы, наитальянились въ лучшемъ вид.

XLVIII

Все заказанное въ ресторан подано было отлично. Провизія была свжая, вкусно приготовленная, порціи были большія. Ресторанъ произвелъ на всхъ самое пріятное впечатлніе, хотя Глафира Семеновна до булябеса и олеапотриды и недотрогивалась, какъ вообще она заграницей не дотрогивалась ни до одного рыбнаго блюда изъ опасенія, что ей подадутъ “что-нибудь въ род зми”, и довольствовалась только бифштексомъ и мороженымъ. Мужчинамъ-же булябесъ, приготовленный съ пряностями и сильно наперченный, вполн замнилъ русскую рыбную селянку. Они ли его, покрякивая отъ удовольствія, и то и дло пропускали въ себя мизерныя рюмочки коньяку. Олеапатрида тоже оказалась не дурной закуской къ коньяку, хотя Конуринъ, выбирая изъ нея разные кусочки и подозрительно ихъ разсматривая, и сказалъ:

— Нмцу сть, а не русскому. Нмецъ форшмакъ свой любитъ за то, что стъ его и не знаетъ, что въ него намшано. Такъ-же и тутъ. Разбери, изъ чего все это — ни въ жизнь не разберешь. Можетъ быть есть зайчина, а можетъ-быть и крокодилина.

— Ужъ и крокодилина! Наскажешь тоже! улыбнулся Николай Ивановичъ.

— А что-же? Здсь все дятъ, всякую тварь.

— Послушайте… Ужъ хоть-бы другимъ-то не портили аппетитъ своими словами, брезгливо замтила Конурину Глафира Семеновна.

— Да не дятъ здсь крокодмловъ, не дятъ, да и нтъ ихъ въ Италіи, можете быть спокойнымъ, сказалъ художникъ Перехватовъ. — Зайцевъ тоже здсь нтъ. Это сверная да. Разв кроликъ.

— Тьфу! Тьфу! Еще того лучше! плюнулъ Конуринъ.

— Да ужъ шь, шь, что тутъ разбирать! кивнулъ ему Николай Ивановичъ. — Прідешь въ Питеръ, все равно посл заграничной ды ротъ святить придется.

— Я не понимаю, господа, зачмъ вы такое кушанье требуете? проговорила Глафира Семеновна.

— А чтобы наитальяниться. Да вдь въ сущности очень вкусно приготовлено и къ коньяку на закуску какъ нельзя лучше идетъ. Ну-ка, господа, еще по одной коньяковой собачк… предложилъ Николай Ивановичъ.

Поданная на столъ бутылка коньяку была выпита до дна к компанія развеселилась. Три бутылки шипучаго асти еще боле поддали веселости.

— Господа! отсюда въ театръ Санъ-Карло… предложилъ художникъ Перехватовъ. — Вотъ онъ противъ насъ стоитъ. Только площадь перейти. Вдь нельзя быть въ Неапол и не постить знаменитаго театра Санъ-Карло. Самый большой театръ въ мір считается.

— А какое тамъ представленіе? — спросилъ Граблинъ.

— Опера, опера… О, невжество! Молодые пвцы и пвички всего міра, ежели бываютъ въ Италіи, считаютъ за особенное счастіе, если ихъ допустятъ къ дебюту въ театр Санъ-Карло. На этой сцен карьеры пвцовъ и пвицъ составляются.

— Такъ что-жъ?… Зачмъ-же дло-то? Вотъ мы черезъ площадь и перекочуемъ, — отвчалъ Николай Ивановичъ. — Оперу всегда пріятно послушать.

— Ну, что опера! Очень нужно! — скорчилъ гримасу Граблинъ. — Можетъ быть еще панихидную какую-нибудь оперу преподнесутъ. Посл коньяку и асти разв оперу надо? А подемте-ка мы лучше здшніе капернаумы осматривать. Въ трехъ кафе-шантанахъ мы съ Рафаэлемъ уже были, а, говорятъ, еще четвертый вертепъ здсь есть. Хоть и дрянь здшнія бабенки, выденнаго яйца передъ парижскими не стоютъ, а чмъ чортъ не шутитъ, можетъ быть въ этомъ-то четвертомъ вертеп на нашу долю какія-нибудь особенныя свиристельки и наклюнутся.