— А ты будешь утверждать, что не вскакивалъ? Не вскакивалъ? — обратилась къ нему жена.

— Понятное дло, что посл вина всегда жажда, а потому и пьется. Много вдь вчера вина пили.

— А отчего у меня ночью къ вод жажды не было, отчего я не вскакивала? Я также вчера вино пила. Знаю я васъ, мужчинъ! Дура я была только, что не притворилась крпко спящей. Выпустить-бы тебя въ корридоръ, да и накрыть тутъ на мст преступленія.

Николай Ивановичъ только махнулъ рукой и уже боле не возражалъ.

Весь этотъ разговоръ происходилъ въ номер Ивановыхъ, за утреннимъ кофе. Глафира Семеновна тотчасъ-же потребовала счетъ изъ бюро гостинницы, заставила мужа расплатиться, справилась, когда идетъ утренній поздъ въ Неаполь и, узнавъ, что въ полдень, тотчасъ-же велла выносить свои, заране уже приготовленные, чемоданы, чтобы хать на станцію.

— Да вдь теперь еще только десять часовъ, барынька, — попробовалъ возразить ей Конуринъ.

— На станціи, въ буфет, посидимъ. Тамъ и позавтракаемъ.

На ловца и зврь бжитъ, говоритъ пословица. Когда они выходили изъ гостинницы и проходили по двору, чтобъ ссть въ извощичій экипажъ, акробатка сидла на двор за столикомъ и пила свой утренній кофе. Голова и плечи ея были кокетливо задрапированы, по домашнему, блымъ кружевнымъ шарфомъ. Пара черныхъ большихъ глазъ ея, казавшихся отъ благо кружева еще черне и больше, насмшливо смотрла на Глафиру Семеновну. Видя вынесенные на дворъ чемоданы, акробатка догадалась, что компанія узжаетъ, и на прощанье кивнула мужчинамъ.

— Не смй ей кланяться! воскликнула Глафира Семеновна, сверкнувъ глазами и дернувъ мужа за рукавъ, обернулась въ сторону акробатки и показала ей языкъ.

Часа черезъ два поздъ увозилъ ихъ въ Неаполь. По правую и по лвую сторону желзнодорожнаго пути тянулись безъ конца развалины древнихъ зданій.

— Прощайте, прощайте, римскіе кирпичики! Прощай щебенка! Прощай римскій мусоръ! говорилъ Конуринъ, кивая на развалины, и прибавилъ:- Вдь вотъ здсь въ Рим позволяютъ развалившимся постройкамъ рядомъ съ хорошими домами стоять, — не боятся, что кого-нибудь они задавятъ, а будь-ка это у насъ въ Питер — сейчасъ-бы эти самыя развалины приказали обнести заборомъ — ломай и свози кирпичъ и мусоръ куда хочешь.

— Ахъ, Иванъ Кондратьичъ, что вы говорите! Да здсь нарочно эти развалины держатъ, чтобъ было на что прізжей публик смотрть, замтила Глафира Семеновна.

— Не понимаю, какой тутъ есть интересъ прізжей публик на груды кирпичей и строительный мусоръ смотрть!

— Однако, вчера мы все-таки кое-какія развалины осматривали.

— Да вдь вы-же потащили насъ ихъ осматривать, словно невидаль какую, а самъ я ни за что-бы не похалъ смотрть.

— Здсь древнія развалины.

— Да Богъ съ ними, что он древнія. Древнія, такъ и сноси ихъ или приводи въ порядокъ, ремонтируй. Ну здсь, гд вотъ мы теперь демъ, это за городомъ, это ничего, а вдь что мы вчера осматривали, такъ то въ самомъ центр города, даже на хорошихъ улицахъ. Какой нибудь дворецъ хорошій, только-бы полюбоваться на него, а смотришь, рядомъ съ нимъ кирпичный остовъ, словно посл пожара, стоитъ. Ну, дворецъ-то и теряетъ свой видъ, если у него такая вещь подъ бокомъ. Ни крыши, ни оконъ. Нуженъ все-таки порядокъ. Или снеси его, или отремонтируй. Да вотъ хоть-бы взять тотъ соборъ, въ которомъ мы вчера были и у котораго крыши нтъ. Какъ онъ? Какъ его?

— Пантеонъ? подсказала Глафира Семеновна.

— Да, да… Пантеонъ. Эдакій хорошій соборъ, внутри всякая отдлка въ порядк и даже все роскошно, а крыши нтъ и вода льетъ на мраморный полъ. А снаружи-то какое безобразіе! Голые, обитые кирпичи, штукатурки даже званія нтъ. Вдь это срамъ. Древній соборъ, вы говорите, а стоитъ безъ крыши и не могутъ собрать ему на наружную штукатурку. Или ужъ бдные они очень, что-ли, эти самые итальянскіе музыканты-шарманщики!?.

Глафира Семеновна больше не возражала.

Вскор развалины, тянувшіяся отъ Рима, прекратились. Дорога пошла по засяннымъ полямъ. Начали попадаться направо и налво фруктовые сады, виноградники, веселенькія деревушки съ блыми каменными домиками, покрытыми черепичными крышами. Въ виноградникахъ работали босые мужчины и женщины. Мужчины были въ соломенныхъ шляпахъ съ широкими полями, женщины имли на головахъ обернутыя блыми полотенцами дощечки, причемъ концы полотенецъ спускались по затылку на плечи. Рзко бросались исчезновеніе лошадей и замна ихъ ослами или мулами. Мстность длалась все холмисте и поляны переходили въ горы всхъ цвтовъ и оттнковъ. Открывались великолпные живописные виды.

Конуринъ мало интересовался ими и вздыхалъ.

— Ай, ай, ай! Были въ Рим и папы не видали… говорилъ онъ. — Срамъ. Скажите кому-нибудь про Римъ въ Петербург, что вотъ, молъ, были въ Рим — и похвастаться нечмъ: не видали папы.

— А кто вамъ помшаетъ разсказывать, что видли его? замтила Глафира Семеновна.

— Ну, ладно… согласился Конуринъ и успокоился.

XLV

Часовъ въ шесть вечера по правую сторону желзнодорожнаго полотна показалась синяя полоса воды и синяя даль. Подъзжали къ Неаполю.