— Море! воскликнула Глафира Семеновна, протягивая руки по направленію къ синев.

Дремавшіе Николай Ивановичъ и Конуринъ встрепенулись.

— Гд, гд море? спрашивалъ Конуринъ, звая и потягиваясь.

— Да вотъ.

— Фу, какое синее! Про это-то море должно быть и поется въ псн: “разыгралосъ сине море”?

— Почемъ я знаю, про какое море въ псн поется!

— А Неаполь этотъ самый скоро?

— Подъхали къ морю, такъ ужъ значитъ скоро. Я сейчасъ до карт смотрла. Неаполь на самомъ берегу моря стоитъ.

— Какъ на берегу моря? А раньше вы говорили, что тамъ огненная гора, изъ которой горящія головешки выскакиваютъ.

— Да разв не можетъ быть огнедышащая гора на берегу моря?

— Такъ-то оно такъ… — продолжалъ звать Конуринъ. — Скажи на милость, такъ Неаполь-то на берегу моря, а я думалъ, что тамъ горы, горы и больше ничего. Какъ огненная-то гора называется?

— Везувій.

— Везувій, Везувій. Какъ-бы не забыть. А то начнешь жен разсказывать, что огненную гору видлъ, и не знаешь, какъ ее назвать. И каждый день эта гора горитъ и головешки изъ нея вылетаютъ?

— Съ поконъ вка горитъ, — отвчалъ Николай Ивановичъ. — По исторіи извстно, что эта огнедышащая гора еще тогда была, когда ничего не было. Я читалъ. Яйцо, говорятъ, туда кинешь — и сейчасъ-же вынимай — испеклось въ крутую, сть можно.

— Фу, ты пропасть! дивился Конуринъ. — Пожалуй, и бикштесъ даже изжарить можно?

— Какой тутъ бифштексъ! — подхватила Глафира Семеновна. — Когда сильное изверженіе начинается, то землетрясеніе бываетъ, дома разрушаются. Цлыя облака огня, дыма, пепла и углей изъ горы летятъ. И называется это — лава.

— А будетъ вылетать, такъ насъ не заднетъ?

— Надо быть осторожнымъ, ежели большое изверженіе, то близко не подходитъ. Вы говорите про яйцо и про бифштексъ… Цлый городъ разъ около Везувія сожгло, засыпало вс улицы и дома углями, головешками и пепломъ. Давно это было. Городъ называется Помпея. Теперь вотъ его отрыли и показываютъ. Это близь Неаполя. Мы подемъ его смотрть.

— Богъ съ нимъ! — махнулъ рукой Конуринъ.

— Какъ-же: Богъ съ нимъ! Для этого только въ Неаполь здятъ, чтобы отрытый городъ Помпею смотрть. Везувій и Помпея — вотъ для чего здятъ сюда.

— А вдругъ опять начнется изверженіе и опять этотъ городъ засыплетъ, да вмст съ нами?

— Да ужъ должно быть теперь большаго изверженія не бываетъ, коли вс путешественники ходятъ и смотрятъ. Это въ древности было.

— А вы говорите, что и теперь горящія головешки и уголья летятъ.

— Летятъ, въ этомъ-то и интересъ, что летятъ, но не надо близко подходить туда, гд летятъ, когда пойдемъ на Везувій.

— Нтъ, Глаша, я непремнно хочу отъ везувнаго уголька закурить папироску. Папироску закурю и яйцо спеку и привезу это яйцо въ Петербургъ въ доказательство, что вотъ были на Везувіи, сказалъ Николай Ивановичъ. — И угольковъ захвачу. Тамъ, говорятъ, цлыя горы углей.

— Вотъ гд самовары-то ставить, подхватилъ Конуринъ. — А у нихъ наврное тамъ, на Везуві и самоваровъ нтъ и, какъ везд заграницей, даже не знаютъ, что такое самовары.

— Да вдь это каменный уголь а онъ для самоваровъ не годится. Везувій каменнымъ углемъ отопляется.

— Отопляется! иронически улыбнулась Глафира Семеновна. — Кто же его отопляетъ! Онъ самъ горитъ, съ поконъ вка горитъ, то и дло страшныя разрушенія длаетъ. Вс боятся его въ Неапол, когда онъ ужъ очень сильно горть начинаетъ.

— Боятся, а потушить никакъ не хотятъ? спросилъ Конуринъ. — Вдь вы говорите, что этотъ самый Везувій на берегу моря. Ну, взялъ, созвалъ всю пожарную команду, протянулъ изъ моря кишки да накачивай туда въ нутро.

— Иванъ Кондратьичъ, что вы говорите! Да разв это можно!

— Отчего нельзя? На цлыя версты тунели для желзныхъ дорогъ подъ землей здсь заграницей въ горахъ проводятъ, по скаламъ мосты перекидываютъ, а Везувій залить не могутъ? Ну, накачивай туда воду день, два, недлю, мсяцъ — вотъ и зальешь. Наконецъ, водопроводъ изъ моря проведи, чтобъ заливалъ. Иностранецъ, да чтобъ не ухитрился тору огнедышащую залить! Ни въ жизнь не поврю. А просто они не хотятъ. Вы вотъ говорите, что только на этотъ Везувій и здятъ сюда смотрть. Вотъ изъ-за этого-то и не хотятъ его залить. Зальешь, такъ на что подутъ смотрть? И смотрть-не на что. А тутъ публика-дура все-таки здитъ смотрть и итальянцы о нихъ трутся, наживаются.

— Полноте, полноте… Что вы говорите! махнула рукой Глафира Семеновна.

— Врно. Какъ въ аптек врно… стоялъ на своемъ Конуринъ. — Итальянцы народъ бдный, все больше шарманщики, акробаты, музыканты, кто на дудк, кто на гитар — вотъ они и боятся свою гору потушить. Опасность… Что имъ опасность! Хоть и опасность, а все-таки потерся отъ иностраннаго ротозя — и сытъ.

Конуринъ еще разъ звнулъ, прищурилъ глаза и сталъ усаживаться поудобне.

— Опять спать! Вы ужъ не спите больше. Сейчасъ прідемъ въ Неаполь, остановила его Глафира Семеновна.