— Боже мой, какая прелесть! И это въ март мсяц такое прекрасное утро! воскликнула она. — Николай Иванычъ, вставай! Чего ты валяешься! Посмотри, какой видъ обворожительный!

Всталъ и Николай Ивановичъ и вдвоемъ, еще не одваясь, они долго любовались красивой картиной.

Черезъ полчаса, когда уже супруги Ивановы сидли за кофе, пришелъ Конуринъ.

— Письмо жен сейчасъ написалъ, сказалъ онъ. — Написалъ, что въ Рим былъ въ гостяхъ у папы римской и чай у него пилъ, сказалъ онъ. — Вы ужъ по прізд въ Петербургъ, ежели увидитесь съ женой, не выдавайте меня пожалуйста насчетъ папы-то. Я ужъ и всмъ знакомымъ въ Петербург буду разсказывать, что былъ у него въ Киновеи въ гостяхъ.

— А про маму римскую ничего жен не написали? спросила Глафира Семеновна.

— Это про акробатку-то? Да что-жъ про нее писать? Мало-ли мы по дорог сколько пронзительнаго женскаго сословія встрчали! Прямо скажу, бабецъ очень любопытный, но вдь объ этомъ женамъ не пишутъ.

— А вотъ я напишу вашей жен про этого бабца. Напишу, какъ вы у ней были въ гостяхъ посл представленія въ Орфеум. Вдь вы были. Будто я не знаю, что вы къ ней потихоньку отъ насъ бгали.

Конуринъ вспыхнулъ.

— Зачмъ-же про то писать, чего не было, помилуйте! Вдь это мараль.

— Были, были.

— Да что-жъ, пишите. У моей жены нервовъ этихъ самыхъ нтъ. Битвеннаго происшествія изъ-за мигрени не выйдетъ. Разв только кислоту физіономіи личности сдлаетъ при встрч, а я кружевнымъ шарфомъ и шелковой матеріей подслащу, что въ Париж ей на платье купилъ. Жена у меня баба смирная.

— Ну, ужъ Богъ васъ проститъ. Ничего не напишу. Садитесь и пейте кофей, да надо хать Помпею смотрть. А гд-же кутилишка Граблинъ и его товарищъ?

— Дрыхнутъ-съ. Сейчасъ я стучался къ нимъ въ дверь — мычаніе и больше ничего.

— Подите и еще разъ побудите ихъ и скажите, что ежели не встанутъ, то мы одни удемъ въ Помпею.

— А вотъ только чашечку кофейку слизну.

Разбудить Граблина и Перехватова стоило, однако, Конурину большаго труда и только черезъ добрый часъ, когда уже Глафира Семеновна разсердилась на долгое ожиданіе, Конуринъ привелъ ихъ. Лица у нихъ были опухшія, голоса хриплыя, глаза красные.

— Пардонъ, пардонъ, мадамъ, извинялся Граблинъ. — Ужасти. Какъ вчера на какомъ-то сладкомъ вин ошибся. Рафаэль! Какъ вино-то?

— Лакрима Кристи.

— Вотъ, вотъ… Такъ ошиблись, что ужъ сегодня два сифона воды въ себя вкачалъ и все никакого толку. Видите, голосъ-то какой… Только октаву въ архіерейскомъ хор подпускать и пригоденъ. Но за то съ какой испаночкой въ капернаум я познакомился, такъ разлюли малина! “Кара міа, кіа вара” — вотъ Рафаэль научилъ меня, какъ и разговаривать съ ней. Рафаэль! Испанка она, что-ли, или какого-нибудь другаго сословія?

— Оставьте… Пожалуйста не разсказывайте мн о вашихъ ночныхъ похожденіяхъ съ женщинами! перебила его Глафира Семеновна.

— Пардонъ. Совсмъ пардонъ. Дйствительно я совсмъ забылъ, что вы замужняя дама, спохватился Граблинъ. — Ну, такъ демъ въ отрытый-то городъ, что-ли? На воздух хоть втеркомъ меня малость пообдуетъ посл вчерашняго угара.

— Готовы мы. Васъ только ждемъ. Пейте скорй кофе и подемъ.

— Не могу-съ… На утро посл угара я никогда ничего не могу въ ротъ взять, кром зельтерской. Разв ужъ потомъ. Рафаэль! Чего ты, подлецъ, на чужія-то булки съ масломъ набросился! крикнулъ Граблинъ на Перехватова. — Вишь, дорвался!

— Дай ты мн чашку-то кофе выпить. Не могу я на тощакъ хать, я не въ тебя.

— Ршительно не понимаю, какъ человкъ посл такой вчерашней урзки мухи жрать можетъ! хлопнулъ себя по бедрамъ Граблинъ.

— Да вдь урзывалъ-то муху ты, а не я… отвчалъ Перехватовъ.

— Да вдь и ты не на пищ святаго Антонія сидлъ.

— Я пилъ въ мру и тебя охранялъ. Не хорошо разсказывать-то… Но, вообразите, влзъ вчера въ оркестръ и вздумалъ съ музыкантами на турецкомъ барабан играть. Ну, разумется, пробилъ у барабана шкуру. Я началъ торговаться… Двадцать лиръ взяли.

— Что двадцать лиръ въ сравненіи съ такой шальной испаночкой, которая вчера…

Глафира Семеновна вспыхнула:

— Господа! Если вы не перестанете!

— Пардонъ, пардонъ… Ахъ, какъ трудно посл трехнедльнаго шатанья среди купоросныхъ барышень привыкать къ замужней женщин!..

— демте, демте, господа, въ Помпею… торопила Глафира Семеновна компанію.

Черезъ пять минутъ они выходили изъ гостинницы.

— Рафаэль! Нанимай извощиковъ и будь путеводителемъ! — кричалъ Граблинъ Перехватову. — Вдь изъ-за чего я его взялъ въ Италію? Набахвалилъ онъ мн, что всю Италію, какъ свои пять пальцевъ знаетъ.