— Теперь онъ мертвый, а тогда былъ такой-же живой, какъ и нашъ русскій.

— Что-то, братъ, ты врешь, Рафаэль.

— Не слушай, коли вру. Вотъ какія у древнихъ помпейцевъ постели были. Видите, ложе изъ камня сдлано, — обратился Перехватовъ къ Глафир Семеновн. — Вотъ и каменное изголовье.

— На манеръ нашихъ лежанокъ стало быть! Такъ, такъ… кивалъ Конуринъ.

— Но неужели-же они спали на этихъ камняхъ безъ подстилокъ? — задала вопросъ Глафина Семеновна.

— Какъ возможно безъ подстилокъ! — отвчалъ Николай Ивановичъ. — Наврное хоть войлокъ какой-нибудь подстилали и подушку клали. Вдь и у насъ на голыхъ изразцовыхъ лежанкахъ не спятъ. Какъ столовая-то по латыни?

— Триклиніумъ.

— Триклиніумъ, триклиніумъ… Хорошее слово.

Проводникъ велъ компанію въ стны другаго зданія.

LI

— Сasа di Niobe! возгласилъ проводникъ, вводя компанію въ стны большаго зданія, и сталъ по нмецки разсказывать сохранившіяся достопримчательности древней постройки.

Перехватовъ переводилъ слова проводника.

— Это, господа, былъ домъ какого-то богача, магната. Вотъ спальня, вотъ столовая, вотъ садъ съ остатками мраморнаго фонтана, говорилъ онъ. — Въ теченіи восемнадцати столтій даже вотъ часть свинцовой трубы водопровода сохранилась. Вотъ и ложе домохозяина.

— Богачъ, а тоже спалъ на лежанк, а не на кровати, замтилъ Конуринъ. — Совсмъ деревенская печь — вотъ какъ у насъ въ Ярославской губерніи.

— Въ старину-то, братъ, люди проще жили, отвчалъ Николай Ивановичъ. — Вотъ я помню своего дда Акинфа Иваныча. При капитал человкъ былъ, а по буднямъ всегда щи деревянной ложкой хлебалъ, да и всему семейству нашему другихъ не выдавалъ, а ceребряныя ложки въ горк въ гостиной лежали.

— Называется этотъ домъ домомъ Ніобы по сохранившемуся изображенію Ніобы на доск каменнаго стола, продолжалъ переводить Перехватовъ. — Ніоба — это изъ миологіи. Вотъ столъ и изображеніе Ніобы, оплакивающей своихъ сыновей. Смотри, Граблинъ.

— Вижу, вижу. Только я думалъ, что это какая-нибудь карта географіи.

— Bottega del Ristoratore! обвелъ рукой вокругъ проводникъ, когда вс вошли въ третье зданіе.

— Древній ресторанъ, трактиръ помпейцевъ, перевелъ Перехватовъ,

— Трактиръ? воскликнулъ Граблинъ, — вотъ это любопытно.

— Посмотримъ, посмотримъ, какой такой трактиръ былъ у этихъ самыхъ древнихъ эфіоповъ, заговорилъ Конуринъ.

— Не у эфіоповъ, а у помпейцевъ.

— Ну, все равно. Гд-же буфетъ-то былъ? Гд-же у нихъ водочка-то стояла?

— А вотъ большой залъ для помщенія гостей. Вотъ и остатки камина, гд приготовлялись горячіе напитки. Смотрите, полъ-то какой! Изъ мраморной мозаики. Вотъ полка для стакановъ.

— Ахъ, быкъ ихъ забодай! Это изъ мозаики. Должно быть полиція заставила, чтобъ былъ изъ мозаики. И полка-то для посуды каменная. Это полиція чистоту наводила, бормоталъ Конуринъ.

— А вотъ на стн и изображеніе бога торговли Меркурія, разсказывалъ Перехватовъ.

— Да нешто у ихнихъ купцовъ особый богъ былъ?

— Особый, особый. Они почитали Меркурія. Смотрите, какъ хорошо сохранилось изображеніе.

— Опять потрескавшіяся и облупившіяся картины! воскликнулъ Граблинъ, звая. — Ты, Рафаэль, кои что… Ты меня на облупившееся мазанье не наводи. Надоло. Шутка-ли, три дня по музеямъ съ тобой здсь шлялся. Ну, чего впился?

— Да вдь это остатки древняго художества. Та невжественный, дикій человкъ, а мн интересно.

— Довольно, говорятъ теб! Веди дальше.

Показались остатки древняго храма съ полуразрушенными, но все еще величественными колоннами.

— Базилика! воскликнулъ Перехватовъ. — Смотрите, какіе портики, какія колонны. Здсь посредин была трибуна магистрата. Вотъ ея остатки.

— Была да сплыла — ну, и Богъ съ ней… бормоталъ Конуринъ.

— Проводникъ, между тмъ, указывалъ на отверстіе въ земл, куда шла лстница.

— Это была тюрьма, темница для осужденныхъ. Вотъ гд они томились, въ этомъ подземель, переводилъ Перехватовъ.

— Послушай, Рафаэль! Да ты скажи нмчур, чтобы онъ показывалъ что-нибудь поинтересне! А то что это за интересъ на камни да на кирпичъ смотрть! нетерпливо сказалъ Граблинъ.

Перешли strada della Marina и открылись остатки храма Венеры.

— Древнйшій и роскошнйшій изъ помпейскихъ храмовъ — храмъ Венеры! сказалъ Перехватовъ.

— Такъ, такъ… А гд-же она сама матушка? Венера-то гд эта сидла? спросилъ Конуринъ. — Не осталась-ли она? Любопытно-бы Венеру-то посмотрть?

— Ну, зачмъ вамъ Венеру! Ну, что вы смыслите! замтила ему Глафира Семеновна.

— Какъ не смыслю? Очень чудесно смыслю. Венера — это женское оголеніе.

— А съ какой стати вамъ оголеніе? Стыдились-бы…