— Да что вы!

Мужчины остановилисъ и начали приподниматься на пальцы, чтобы поближе разглядть на стн поблекшую отъ времени красную надпись.

— Не по нашему написано-то, замтилъ Конуринъ.

— Рафаэль! Ты прочти! Какъ-же ее звали-то, эту самую?.. говорилъ Граблинъ.

— Изволь. Удовлетворю твое любопытство. Ее звали Аттика.

— Аттика, Аттика!.. Ахъ, шельма! Какое имя себ придумала! Аттика… И все это было, ты говоришь, тысячу восемьсотъ лтъ тому назадъ?

— Да, да…

— Стой… А неизвстно, какой она масти была, эта самая Аттика: брюнетка или блондинка?

— Почемъ-же это можетъ быть извстно! Сохранилась только вывска, что вотъ въ этомъ дом жила куртизанка Аттика.

Мужчины стояли около стнъ и не отходили, тщательно осматривая ихъ. Глафира Семеновна уже сердилась.

— Николай Иванычъ! Ты чего глаза-то впялилъ! Обрадовался ужъ… Радъ… Проходи! кричала она.

Около стнъ дома, на противоположной сторон улицы, входъ въ которыя былъ загражденъ желзной ршеткой, запертой на замк, стоялъ проводникъ и, лукаво улыбаясь, манилъ къ себ мужчинъ. Около него стоялъ сторожъ въ военной кепи, съ ключами.

— Ага! Вотъ гд любопытное-то и особенное! пробормоталъ Граблинъ и со всхъ ногъ бросился черезъ улицу съ проводнику. — Идите, господа, идите… На замк что-то такое…

Вс перешли улицу. Сторожъ отворилъ уже дверь. Проводникъ повствовалъ о дом. Перехватовъ перевелъ:

— Древній увеселительный домъ… Сюда, впрочемъ, дамы не допускаются, и вамъ придется остаться одной на улиц, обратился онъ съ Глафир Семеновн.

— И останусь… вспыхнула та. — Очень мн нужно на всякую гадость смотрть! Но только и мужа я туда не пущу.

— Позволь, Глаша… но отчего-же?.. попробовалъ возразить Николай Ивановичъ.

— Молчать! Оставайтесь здсь! Ни съ мста! Вспомните, что вы не мальчишка, а женатый, семейный человкъ.

— Послушай, душечка… Но при историческомъ ход вещей… тогда какъ это помпейская древность…

— Молчать! Не могу-же я остаться одна на улиц. Видите, никого нтъ, все пустынно. А вдругъ на меня нападутъ и ограбятъ?

— Позволь… Кто-же можетъ напасть, ежели никого нтъ?

— Молчать!

И Николай Ивановичъ остался при Глафир Семеновн на улиц. Остальные мужчины вошли въ домъ за ршетку.

Черезъ десять минутъ они уже выходили изъ дома обратно. Граблинъ такъ и гоготалъ отъ восторга… Конуринъ тоже смялся, крутя головой и держась за животъ.

— Ну, штука! Вотъ это дйствительно!.. Только изъ-за одного этого стоитъ побывать въ Помпе! кричалъ Граблинъ. — Ахъ мосье Ивановъ! Какъ жаль, что ваша супруга не пустила васъ съ нами! Только это-то и стоитъ здсь смотрть. А то, помилуйте, какіе-то кожевенные заводы, какія-то фабрики, мельницы, хлбопекарни… Да чихать на нихъ, на вс эти заводы!

Перехватовъ, смотря на Граблина и Конурина, пожималъ плечами и говорилъ:

— О, невжество, невжество!

LIII

Проводникъ повелъ дальше. Сдлали два три поворота по переулкамъ и открылась площадь съ каменными скамьями, расположенными амфитеатромъ.

— Театръ трагедій… перевелъ со словъ проводника Перехватовъ. — Видите, какая громадина. Мста въ первыхъ рядахъ изъ мрамора. Они занимались почетными лицами. Тутъ помщались городскія власти, жрецы…

— Постой, постой… Да разв жрецамъ подобало въ театръ?.. Вдь это ихніе попы, остановилъ его Конуринъ.

— Ихнимъ все подобаетъ, отвчалъ Николай Ивановичъ: — Вдь они идольскіе жрецы, даже богу пьянства Бахусу праздновали, такъ чего теб еще!

— А разв у нихъ былъ богъ пьянства?

— Былъ. Въ томъ-то и штука. Вся и служба-то у жрецовъ заключалась въ томъ, что придутъ въ храмъ, накроютъ передъ статуей Бахуса закуску, выпьютъ, солененькимъ закусятъ, попоятъ этихъ самыхъ вакханокъ…

— Ахъ, вотъ какъ… ну, тогда дло десятое.

— Положимъ, что не совсмъ такъ… началъ было Перехватовъ. — Ну, да ужъ будь по вашему, махнулъ онъ рукой.

— А вакханки — т-же самыя кокотки, только еще попронзительне, потому-что завсегда пьяныя, пояснилъ въ свою очередь Граблинъ и сказалъ:- Ну, чтожъ, Рафаэль, веди дальше.

— Дай на величественное-то зданіе посмотрть. Вдь это театръ, а не домишко какой-нибудь.

— Какой тутъ театръ! Просто циркъ. На манеръ цирка и выстроенъ. Вотъ тутъ на площадк должно-быть акробаты ломались.