— Мое лицо теперь выглядит очень страшно? — вдруг спросил Габри.

— Чепуха, — Феликс принудил себя улыбнуться. — Это вообще не имеет значения. В мужчине главное, чтобы язык был хорошо подвешен, голова производила мысли, а эта штука, — тут Феликс изобразил непристойный жест, — стояла безотказно. Тебе, мой друг, не о чем волноваться — красота лица нужна им, а не нам.

И все же Габри следил с жадной тоской, когда Феликс умывался вечером над тазиком, прихорашиваясь перед свиданием. Отец Иероним остался доволен их прилежанием, вручил по красному яблоку, провожая их до спальни, пожелал приятных сновидений и закрыл дверь, как только рассмотрел комнату в свете принесенной из скриптория свечи. Феликсу показалось, что раньше он не замечал за княжеским духовником такой бдительности.

— Оставь хоть немного напиться, — Габри слил уже почти всю воду, но Феликсу было мало.

— Напьешься из горшка, — грубо рявкнул он, потом решил, что чувствительный Габри еще воспримет, чего доброго, эту шутку буквально, и, рассмеявшись, потрепал друга по редким волосам.

Тот поставил кувшин на пол и разлегся на тюфяке, подложив руки под голову. Ван Бролин принялся ходить взад-вперед по комнате, не находя себе места.

— Почему она все не идет? — раскрыл створки окна, из которых уже выпрыгивал прошлой ночью, стоило Габри заснуть.

— Мало ли, — в голосе юного Симонса промелькнуло облегчение. — Вдруг вернулся князь, или прекрасной Александре Гелене подвернулся другой ухажер.

— Прибью я сейчас одного сопливого засранца! — зарычал Феликс, потом высунулся в окно, разглядывая темный двор.

— Побереги кулак для другого занятия, — Габри издал противный смешок. — Он погрубее будет княгининого лона, однако, тоже сгодится.

— Скажешь этой Беате, если она явится, что я не вытерпел, и сам отправился навстречу венериному зову, — с этими словами ван Бролин выпрыгнул с высоты пяти саженей и, как ни в чем не бывало, побежал к тому крылу, где располагались покои княгини.

Морфей уже заключил грустного Габри в свои утешительные объятия, но какой-то тревожный шум заставил его разомкнуть глаза. Свечу давно задул осенний ветер. Темный силуэт сидел в проеме по-прежнему раскрытого окна.

— Кто? — в страхе прошептал Габри. — Это ты?

— Нет, призрак императора Карла! — отозвался ван Бролин. — Проклятый поп затаился в темной нише прямо у двери покоев моей княгини. Наверное, из-за этого Беата не может ко мне прийти. Сукин сын прихватил чесночной колбасы, хлеба и вина, сидит там очень удобно и ждет. Убил бы негодяя!

— А ведь он совершает богоугодное дело! — прыснул Габри. — Спасает ее и твою бессмертные души.

— Я попытался сунуться со стороны окна, но там гладкая стена и закрытые ставни, — сказал Феликс, — а позвать ее означает неминуемо скомпрометировать.

— Твоими устами заговорило благоразумие, сын мой, — Габри сел на кровати. — Закрой уже окно, холодно.

— Ничего подобного, — сказал Феликс, — я подходил к нашим лошадкам, оседлал их и взнуздал. Ты знаешь, что их не удостоили места внутри конюшни, хоть она теперь и пустая наполовину?

— Нет, — сказал Габри. — Откуда бы мне об этом знать?

— Я немного оглушил тамошнего конюха, — сообщил Феликс, — и прихватил на конюшне несколько полезных вещей. Например, нож и веревку, которую я уже привязал, чтобы тебе было удобней спускаться.

— Ничего не вижу, — сказал озадаченный Габри. — Не понимаю. Что ты пытаешься сделать?

— Цепляй на себя все, что можешь нацепить, — скомандовал Феликс, проверяя кубики-амулеты в потайном кармане, вновь пришитом к исподнему. — Мы покидаем этот гостеприимный кров.

— Ты с ума сошел!

— Кто-то мне говорил, что мечтает вернуться к сестре, — Феликс стал у окна, выражая готовность снова выпрыгнуть. — Или мне ехать в Нижние Земли одному?

Из караульного помещения в башне у ворот появился гайдук с факелом в руке. За ним — еще один, уже без факела, но с пищалью. Правда, фитиль в ней не дымился.

— Королева Анна Ягеллонка, — решительно произнес Феликс, ведя татарского конька в поводу. Габри ехал в седле, чтобы не казаться мелким и несолидным.

— И куда ночью черт вас тащит, — проворчал недовольный гайдук, от которого несло брагой.

— Думаешь, мне самому спать неохота, — в тон ему ответил Феликс.

Ворота неспешно открылись, и неподкованные копыта глухо простучали по деревянному мосту. Далее, по сырой земле, их уже не стало слышно из крепости. Мост поднялся, будто большая ладонь, прощаясь то ли с гостями, то ли с беглыми рабами, скинувшими постылое ярмо.

— Холодно, — пожаловался Габри через пару часов медленного пути.