Феликс хоть и видел дорогу, но все равно ехать по ней приходилось шагом, к тому же, пасмурное небо не позволяло определить по звездам, в какую сторону они двигаются. Из леса по обеим сторонам от дороги нередко доносились странные и неприятные звуки. Пожалуй, это орудовала местная нечисть, склонялся к тревожной мысли Феликс, не зная, как отреагирует Габри, увидев перед собой хоть простого лесного упыря. Груша рассказывала ему про лесовиков и кикимор, но болотом здесь вроде бы не пахло, а с лешаками ван Бролин рассчитывал справиться, особенно, если нападать они будут поодиночке.

— Прижмись к лошади, — посоветовал Феликс. — Не замерзнешь. Ты ведь соображаешь, что нам следует максимально увеличить расстояние от замка, на случай утренней погони?

Габри, конечно, соображал. А вот что не укладывалось у него в голове, это легкость, с которой его друг отказался от свидания с прекрасной княгиней. Габри был уверен, что он сам пожертвовал бы свободой и даже самой жизнью за объятия столь совершенной женщины. Спрошенный Феликс никак не внес ясность:

— В какой-то момент я не мог решить, чего больше в моем отношении к ней — страсти, или желания отомстить ее мужу за то, что он сделал нас пленниками, — Габри не понимал, серьезно говорит его друг, или насмехается. — Я и решил покинуть княгиню, пока не случилось непоправимое. В какой-то момент просто почувствовал, что поступить таким образом будет правильно. Недостойно укладывать женщину на спину за проступок ее мужа, — Феликс еще немного поразмыслил и, наконец, сказал: — И пусть не думает, что ее чары действуют на всех и каждого. Ни одна соблазнительница не скажет: «Я поймала его в сети! Феликс ван Бролин мой!»

— Соблазнительница! — вскричал Габри, вмиг забывший о предутреннем холоде. — Но ты же сам крутился вокруг ее юбки, как котяра с поднятым хвостом!

— Пустое! — резко оборвал друга Феликс. — Ты ничего, ну совсем ничего не смыслишь в любовной игре. Если когда-нибудь тебе приглянется девушка, то лучшее, что ты сделаешь, это не будешь самостоятельно ухаживать за ней, а спросишь сведущего друга, как надлежит себя вести. В этих циркумстанциях друг проявит себя лучше, чем, например, в выборе направления, — Феликс кивнул в сторону пока еще не видного дневного светила.

В предутренних сумерках стало ясно, что все ночное время они двигались не на запад, а на юг. Как только перед ними возникла развилка, друзья выбрали тот путь, что вел западнее.

— Костер! — оживился Габри, когда они выехали из леса к полю, сиротливо чернеющему после сбора урожая. — Может, те, кто жгут его, поделятся с нами едой?

— Я бы на это сильно не рассчитывал, — зевая, ответил Феликс. — Хотя, там женщины, и это может изменить дело.

Габри удивленно пронаблюдал за метаморфозой, которая преобразила лицо и глаза ван Бролина, распрямила его спину и расправила плечи. Когда до костра оставалось не более десяти туазов, широкая улыбка озарила смуглое лицо с широким носом, чувственным ртом и желто-зелеными глазами. Озарила — но тут же исчезла. Феликс увидел бледное злое лицо длинноносой ведьмы, которая развернулась вполоборота к подъезжавшим всадникам.

— Хотел пожелать вам доброго утра, сударыни, — произнес Феликс растерянно, поскольку до него еще не полностью дошло, что из чана, поставленного на огонь, торчит макушка детской головы. Это не могло быть взаправду, Феликс не хотел верить глазам, в голове у него не укладывалось происходящее.

— Сало ребенка, погибшего насильственной смертью, — хладнокровно констатировал Габри. — Незаменимый ингредиент в колдовских мазях.

Феликс сразу вспомнил, где работал его маленький друг в Москве, потряс головой, будто бы отгоняя наваждение.

— Бачишь, Солоха, яки до нас чемни молодыкы завэрнулы? — ехидно обратилась ведьма к своей товарке, угрюмой толстой бабе, скоблившей маленькую черную шкурку коротким ножом. Руки у Солохи были в крови — Феликс понял, что кровь и шкурка принадлежали черному котенку.

— Шо вы у Моньках забулы? — грубо спросила толстуха. Феликс только сейчас обратил внимание, что вдалеке за полями виднеются домики села, да возвышается над ними крест сельской церквушки.

— В этом селе нас ждут невесты, — махнул рукой Феликс, все еще не зная, как разговаривать с колдуньями. Проехать мимо них? Остановиться? Растерзать? Попытаться нанести удар первому?

— Нема там никаких невест, хлопцы, — удрученно произнесла белолицая ведьма. — Со вчерашнего дня княжьи люди разорили Моньки, кого поубивали, а кого погнали татарам продавать. Шо ж вы думаете, мы сами деток на сало определили? Нет, мы мертвых уже нашли, да пользуем, шоб добро не пропадало.

— Я понял это сразу же, сударыни, — сказал Габри, слезая с лошади. — Мне самому пришлось в недалеком прошлом отрезать ненужные более органы у покойников и продавать их колдунам и знахарям. Правда, когда трупов много, настоящую цену никто не дает, а вот когда царь успокаивается, либо из Москвы отъезжает, сразу цена вгору бежит.

— Глянь, Солоха, на Москве страсти-то какие! — произнесла белолицая. — То-то слышу я, хлопчики по-москальски бухтят.

Все это время молчавшая третья женщина, крупная, в черных грязных отрепьях, вдруг раскрыла рот и расхохоталась, как безумная, показывая нечеловечески огромные зубы.

— Шо такое, Опанасиха? — с недовольством спросила белолицая. — Москальским духом повеяло? Захотелось москаленышем перекусить?

— Строго говоря, мы направлялись совсем в другую сторону, — сказал Феликс, так и не покинувший седла. Он уже понял, с кем имеет дело. Амброзия рассказывала ему про упырей. — Друг мой, поехали отсюда немедля, — добавил он по-фламандски.