— Да, мы не собирались вам мешать, — Габри, не отпускавший поводьев своего конька, стал забираться в седло, но тут молчаливая уродина встала и в мгновение оказалась рядом с ним. Двигалась она быстрее, чем обычный человек, но медленнее, чем Феликс ван Бролин. Носок его сапога с силой ударил в голову упырихе, и та, споткнувшись о белолицую, свалилась прямо в костер. Москва, уж на что невозмутим он был, от резкого движения хозяина попятился, вставая на дыбы.

Дальше все пошло еще быстрее: чан с ребенком, чье мясо и сало ведьмы собирались отделять от костей, перевернулся, ошпарив Солоху. Белолицая в ярости направила в сторону Феликса какое-то злое заклинание, но тот, успокаивая Москву, даже внимания не обратил на сгусток ведьминого проклятия. Габри, уже продев ноги в стремена, развернул Крыма в сторону, откуда они приехали, и, как мог, понукал его ускориться, молотя пятками по лошадиным бокам. Одежда на упырихе загорелась, немыслимые вопли боли, ругательства и стоны раздались вслед удиравшим друзьям. Они не оборачивались, пока не скрылись в густом лесу.

— Согрелся? — спросил Феликс, когда они уже основательно удалились по лесной тропе, и на лошадиных боках появилась пена.

— Пожалуй, — отозвался Габри, — теперь не мешало бы перекусить.

— Ты совершенно обезумел, друг мой, — сказал Феликс, отгоняя мысли о том, в каких условиях питался Габри на своем рабочем месте в Москве.

— Что именно показалось тебе безумным? — тропа сузилась настолько, что двум всадникам было по ней не проехать, и теперь Габри ехал позади, а нос Крыма едва не касался хвоста Москвы.

— Твоя попытка вести светский разговор, когда понятно, что мы столкнулись с чем-то опасным, и надо со всех ног уматывать.

— Странно, — сказал Габри. — Я думал, ты меня похвалишь.

— Я, похвалю?

— Конечно. Ведь я всего лишь попытался брать с тебя пример, — обиженно сказал Габри.

Феликс от этих слов смягчился и рассмеялся. Одному Богу известно, как бы изменила меня самого палаческая работа, подумал он. И все-таки я бы никогда не согласился заняться этим ремеслом добровольно. Не согласился бы сейчас, честно признался самому себе, но никуда бы не делся, если это был единственный способ пробраться к заключенному, которого хочу спасти.

В эту ночь им пришлось лечь спать полуголодными, едва заглушив аппетит несколькими случайно найденными грибами, обжаренными над костром на прутиках. По крайней мере, они весь день после бегства от ведьм и упырихи двигались на запад.

На следующий день они вышли к околице большого села, которое было почти целиком сожжено. Между домами лежали трупы, побитые и посеченные, старушечьи, мужские и собачьи. Коров, коз, птицы и овец в селе тоже не осталось, зато свиньи чувствовали себя весьма вольготно. На этом основании друзья сделали вывод, что виновники здешних бед — крымчаки.

В одном из домов, не до конца сгоревшем, удалось обнаружить кое-какую одежду, пахнущую пожаром и гарью. Эта находка была весьма кстати в преддверии наступающих осенних холодов. Тело одного из погибших защитников села скрывало под собой окровавленную саблю. Феликс вооружился и с одного удара уложил обгорелую свинью, поедавшую один из трупов. Освежеванную тушу зажарили на лугу, рядом с пасущимися лошадьми — жертвы татарского нападения уже начинали разлагаться, и Феликс решил совершить физическое усилие, чтобы не трапезничать в селе. Они набили желудки сочной свининой, завернули остатки в найденный кусок домотканого полотна, как вдруг лицо Габри вытянулось — он показал Феликсу на фигурку, выходящую из близлежащего леса.

— Этих ведьм тянет к нам, как магнитную стрелку компаса к северу, — лениво проговорил ван Бролин, не меняя позы.

Но изможденная грязная женщина в рваном платье не была ведьмой. За несколько шагов от костра несчастная упала на колени, протянула руки, и произнесла растрескавшимися губами:

— Прошу! Прошу! Все зроблю, шо прикажете!

— Чего ты хочешь? — спросил Феликс, жестом останавливая подползающую на коленях женщину в шаге от себя.

— Дайте поесть! Благаю!

— У нас только свинина, — сказал Феликс, отрезая кусок от вновь развернутого мяса. — Там в селе больше ничего не осталось.

— Татары ушли? — в глазах женщины впервые появилось что-то осмысленное. Она жевала и причмокивала, не заботясь о жире, стекавшем по подбородку.

Феликс кивнул на вопрос крестьянки, и отвернулся от неаппетитного зрелища.

— Дети у меня в лесу, — сказала женщина, поднимаясь на ноги. — Обещайте, что не тронете их. Если хотите, трогайте меня, только шоб они не бачилы.

— Ступай, — величаво махнул Феликс. — Никого не тронем.

— Мы студенты Ягеллонского университета в Кракове, — с гордостью добавил Габри. — Избавь нас от глупых речей.

— Что-то эта страна тоже не выглядит благополучной, — сказал Феликс, глядя в спину удаляющейся крестьянки, на ходу грызущей кусок мяса. — А поначалу, после парома на Десне, она мне глянулась.

— Есть ли вообще на свете уголок, где люди жили бы счастливо, не проливая кровь, не сгорая на кострах, не угнетая друг друга? — спросил Габри.

— В стране сновидений, — ответил Феликс, — хотя и сны могут быть кровавыми.

— Как это?

— Никогда не видел кровавых снов? — с улыбкой спросил ван Бролин.