Ну, да у них, саксов, и рожна найдутся для этой мелочи.

Саксам ещё на медведя с этими рожнами ходить. А ходили часто - нужно было устилать дома изнутри мягкими медвежьими шкурами, чтобы было тепло, и бабы пекли бы ячменные, сладкие хлеба и готовили яичницы, и молочные, с салом, сытные каши на ячмене и овсе, под посевы которых саксы усердно расчищали от деревьев и корней лесные, с хорошей землёй, всё новые нетронутые поляны.

Зимой мужчины латали сапоги и делали новые деревянные башмаки, занимались починкой домашней утвари и вкусно пахнущей конским потом упряжи. В сараях, отдельно, занимались приведением в порядок сельского инвентаря - кос, грабель, серпов, мотыг, плугов. А бабы только и делали, что пряли, ткали, вышивали для своих мужчин и дитятей, напевая свои печальные, за душу тянущие песни.

Ну да потом, как со своей бабой ляжешь на кровать, так и про заунывные песни забудешь - такая она горячая и ничего, что брюхатая ходит всегда, лишь бы от неё бабий дух запашистый шёл. Тут, на общей кровати, сношались все домочадцы, не стесняясь друг друга. А чего тут стесняться-то? Дело ведь обыкновенное для мужчины - сойтись с женой своею. Ну и что, что при других - свои же все!

Вон, даже рабы с рабынями, им любыми, сношаются где-то в сторонке. А эти гвасыдах такие пылкие! Рабыни всё время брюхатыми ходят, но работу свою исполняют исправно, словно и не чижолые вовсе. Ну не своих же баб заставлять воду из благословенного Озера таскать! Им бы коров с козами подоить.

А рабы сильные, их саксы, беря в плен, и не уродовали вовсе, и без того уроды чернявые. Сильны они, рабы эти. Построить могут дом для отделившейся семьи дня за три всего…

… Северус выдумывал предлог, под которым их пустят к саксам, да не как простых, а как родовитых гостей, желанных. Наконец, он придумал представиться послами ромеев в это Мерлином забытое поселение.

– Мы - ромеи, между собою не сметь общаться на англском. Это тебя касается, «ромей» мой ненаглядный Гарольдус.

И, да, я прочёл твоё видение, но оно ровным счётом ничего для нас обоих (Северус сделал на этом слове ударение) не значит. Реальность имеют лишь события те, кои произошли в ней, а не в мыслепеснях. Это тебя касается в первую очередь, о Гарольдус, также, как и запрет говорить по-англски. Ты понимаешь меня?

Снейп задал тот же вопрос, что и перед перенесением посредством сладковатой, жгучей от льда, воды таинственного ручейка сюда, на северо-восток Англии, практически на границу её с Каледонией, покуда заселённой лишь пиктами.

Гарри только сглотнул и кивнул утвердительно. Он не проронил ни слова, давая знать любимому человеку, что он - вовсе не тупица, каким его считает… Ну, может, продолжает считать Северус. Кто его, легиллимента, разберёт? И ведь застегнулся Северус от него, Гарри, на все пуговки невидимой, кажется, уже ушедшей в школьные годы чудесные, отсутствовавшей так долго чёрной мантии. Ан нет, вернулась она незримо, вновь запахнув тело любимого в свои широкие фалды. Под которыми ровным счётом не видно ни тела любимого, ни души. И не достучаться до небес…

* * *

* Герцог - изначально, воевода у германских племён, избираемый Дингом (англ. Thing - сравнить с «вече» - «дело, вещь») на время военных действий. В остальное время «герцог» власти в роду или народе не имел.

Глава 53.

Квотриус весь подобрался, как хищный зверь перед прыжком, и всё норовил вперёд батьки, то есть, профессора:

– Дай, постучу я в ворота сии! И пускай Гарольдус молчит побольше, не то единственное его лишнее слово, и мы попались в руки этим варварам, о коих мне не известно толком ничего, как никому из ромеев. И пусть не ромей я в полном понима…

– Прекращай уже, Квотриус, свои словоизлияния, не то замёрзнем мы на Озере ночию сей же. Тут же холоднее, нежели в Сибелиуме.

– И зачем взял ты Гарольдуса с собою, коий может разворошить весь сей муравейник, сейчас столь мирный, о Северус, лампада разума моего? О, просвети меня, я умоляю тебя, о сердце моё, кое бьётся…

– Если ты не перестанешь говорить стихами, я отъебу тебя прямо здесь, у поселения варваров, как ты ебёшь мой мозг. Ты этого хочешь?

Полу-вопросом, заданным нарочито грубо, на коробящей его брата народной латыни Снейп осадил зарвавшегоя Квотриуса, уж слишком многое возомнившего о своей прекрасной персоне.

Да, таки желанной профессору, но больше хотелось сейчас ему очутиться возле очага ли, печки ли старейшины поселения. Погреться бы ему, продрогнувшему Севу у очага да поесть, хоть их своих запасов, если хозяин окажется негостеприимным настолько, что не подаст даже яичницы, которую им одна из многочисленных, как и внуки, невесток ловко соорудила бы за несколько минут.

Если, конечно, внуки ютятся под той же крышею, что и старейшина, а не отселились.

Ну, тогда, пусть не молодка, а женщина в возрасте - насколько знал Северус, сыновья саксов никогда не отселялись от общего дома, только внукам давалась такая привилегия прародителем, если было на то его соизволение - невестка немолодая сделает кашу для них, посланников ромейских, или ту же яичницу. Северус знал, что это простое блюдо, правда, поданное не по-английски, поджаренным с обеих сторон, распространено среди саксов.