Но нет, ведь сбежал, сбежал к мужчине, известному своей любвеобильностью и громадным сексуальным опытом. А сам на привидение стал похож - с каждым днём выглядит всё хуже и хуже, аж зеркалу голос приходится отключать. И без того на душе так тошно и… беспросветно, что, если бы не обещание Люца пригласить его на вечер со всеми вытекающими последствиями, не знал бы, как и жить. Отказать он Луне в сексе не умел, да она и не принимала отказов, если даже Ремус и бормотал что-то неразборчивое, но грубое в ответ на её задолбавшее:

– Рем, милый, а не пора ли нам пора? Ути-пусечки, в постельку.

И Рем под «Ути-пусечку» еле волочил ноги к ложу скорби, на котором он когда-то так беззаботно общался с заброшенным куда-то миленьким. А как же Рему хотелось вновь ощутить его вибрацию в заднице! Чтобы наконец-то проняло простату, чтобы пофантазировать о сексе с Малфоем, да просто подрочить вволю.

Он ни разу с Луной не кончил после свадьбы, а она не обращала на это никакого внимания, заставляя ублажать её ненасытную дырищу до полного изнеможения Рема.

А его миленький был спрятан женщиной в отсутствие Ремуса, но он даже не набрался сил, не осмелился сначала спросить о причине такой пертурбации, а затем стало поздно - Луна, совсем недавно почти девственная Луна, если не считать контактов языком с Тонкс - опять Тонкс!
– совсем заездила его.

Но на soir'e Рем прибыл именно, чтобы предаться любви с Малфоем, на меньшее - напитки там всякие, жратва - он был не согласен.

… Наконец, наступила полночь, и гости стали расходиться по спальням. Ремус одиноко стоял у пруда, глядя на теперь уже чёрную прозрачную воду, в глубинах которой шныряли золотые рыбки. Ему было так тоскливо, что будь он оборотнем, то непременно завыл бы на восходящее ночное светило. Просто так завыл бы, от томящего ожидания рождественского чуда в мае. Глупо, но он ждал.

И дождался…

… Они пообедали горячей яичницей с грудинкой - бекона в этих краях всё равно не водилось. По кухне разносился запах копчёностей. Гарри слепил из смолотой их рабом муки привычные уже, плоские хлебы, хотя они и не были солёными, но напоминали дом Северуса в Сибелиуме. Северус, любимый, сказал Гарри, что ему не понравился местный дрожжевой хлеб из-за его кислого привкуса. А Куильнэ и работы меньше - не надо опару ставить.

Раб был очень доволен благородными хозяевами, пока они не оставили ему… всего два хлеба и сказали, чтоб воду натопил себе сам из снега, на плите. И это вместо того, чтобы усадить его за стол вместе с собою и дать пожрать нормально. Он же весь день в делах был - сначала доски для строительства курятника подносил, потом муку ячменную молол.

– Где благородные хозяева позволят рабу своему спать?

Куильнэ с привычной уверенностью поглядывал на широкую кровать.

– Я дам тебе шкуру, чтобы спать на ней, охраняя дверь в спальню, - сказал Северус.
– А накрыться у тебя есть, чем. Таковы наши, рим-ла-нх`ын-ин-с-ки-е законы в отношении рабов. Может быть, они и не совпадают с законами твоего хозяина Тиуссудре, но у нас ты будешь жить так. Потерпи. Мы тут до середины лета, а потом ты вернёшься к своему доброму хозяину.

– Раб Куильнэ слушается своих благородных хозяев на-пока. Он не замёрзнет на шкуре, нет.

– Вот и молодец, Куильнэ. Ты, сразу видно, понятливый парень. Но знай, что излишняя понятливость не нужна твоим хозяевам на-пока. А не то ты будешь наказан, и очень больно. Понял?

– Раб Куильнэ всё понял. Он не должен лезть в кроватные дела благородных хозяев. Я правильно понял тебя, Северуссах?

– Нет, у нас вовсе нет от тебя кроватных секретов, только по нашим законам рабы спят за дверью благородных хозяев на случай, если им что понадобится ночью.

– Но я не услышу за дверью!
– взмолился паренёк.

– Услышишь, - повелительно сказал Снейп.
– Когда будет надо, мы прикрикнем на тебя, вот ты и проснёшься. В моём доме, благородный хозяин которого я есть, двери ещё толще и комнаты больше, а рабы всё слышат.

– Идём же, Гарри мой Гарри.

– Идём, любимый мой до безумия, - ответил также, на латыни Поттер.

Когда дверь за рабом, утянувшим шкуру и покрывальце, закрылась, Гарри прижался к Северусу.

– Будешь ли ты со мною в ночь сию, ночь беззвёздную?

– Буду, о Гарри мой Гарри, в ночь сию, ночь беззвёздную.

Северус, как заворожённый, повторил слова Гарри, не вдумываясь. Всё, что он видел сейчас - залившееся румянцем лицо, розовые, ещё по-юношески пухлые губы и огромные, не прищуренные, как обычно бывает у близоруких, но широко распахнутые зелёные, горящие пылом юности, глаза.

Северус мягко поцеловал Гарри, облизнув его губы, но тот взял инициативу на себя и проник языком в рот любимого мага, в третий раз в жизни удивляясь горьковато-сладчащей, дурманящей разум, отдающей неведомыми пряными ароматами слюне. Северус в ответ испил горькой слюны Гарри, показавшейся ему теперь довольно приемлемой и даже вкусной. Снейп не стремился научить Гарри игре языков, он торопился улечься с ним в кровать, предварительно раздев донага и раздевшись самому, чтобы каждой частичкой тела ощущать тело Гарри.