Но что Северус сказал про завтрашнее утро, Поттер, к своему счастью, не понял. Он знал только, что сейчас они покинут Куотриуса, оставив его в одиночестве, и отправятся в лес за ёлочкой. Но вот куда они её поставят?

А-а, это мелочи. Можно и в углу прислонить. Главное даже не в ёлочке, а в том, что приятный запах ели, свежесрубленного деревца и смолы уже совсем скоро смешается с резким запахом его крови…

Хотя у… Квотриуса были всегда распахнуты ставни, но они так горячо любили друг друга, что им было не привыкать к стуже в опочивальне. Но так было только поблизости от Квотриуса, в остальное время зельевар нещадно мёрз. Даже одевшись, сидели названные братья на домашнем тканом половике, заваленном волчьими шкурами, и курили тоже при открытых окнах. Пепел они теперь стряхивали в созданную Северусом из хранившейся Квотриусом в память о море ракушки пепельницу. Он только и сделал, что увеличил её и «покрыл» лаком. И профессор не мёрз, покуда рядом был его возлюбленный брат. С Гарри же было холодно. Очень.

Однажды по пути из терм, наплававшись в тепидарии и будучи разгорячённым физической нагрузкой, которой так ему не хватало, Поттер оживлённо засматривался по сторонам, наблюдая за немногочисленными прохожими - день выдался красивым, солнечным и очень морозным. Вдруг в глаза ему бросилось виденное и раньше маленькое здание с двумя парами колонн по бокам необычной, двухстворчатой двери. Это был храм Цереры Многоплодной, как было написано на скромном портике, а читать на латыни Гарри умел лучше, говорить. Северус научил его искусству чтения заново, после рабского забытья, на латинских свитках из библиотеки своего дома.

И Поттер решил зайти и оглядеть ромейское святилище изнутри.

Оно показалось ему довольно убогим. Разумеется, кроме действительно умело вырезанной статуи богини из песчаника, как и все дома в этом городе, и храм тоже, были построены из крупных блоков этого странного камня. Статуя и вправду поражала величием и искусно изображёнными женскими прелестями. Но Гарри не повёлся на рассматривание больших, словно налитых молоком, грудей богини и её интимного места, слегка прикрытого драпированной, тоже высеченной из камня, тканью. Он спросил у священнослужителя на уже довольно сносной латыни, ради чего в Сибелиуме храм Цереры.

Поттер сам разучивал пройденное с Северусом до его грёбанной свадьбы, и у юноши хорошо получалось. Оказывается, музыкальный слух и тут не подвёл Гарри. Он воспроизводил все гласные правильно, ошибаясь только в произношении смежных согласных, путая «м», «л» и «р», «к» и «г», имел трудности с твёрдым «ж», а ещё плохо выговаривал «ц», произнося его по-английски, как «ts».

В общем и целом, священнослужитель понял его вопрос и пространно рассказал иноземцу, пришлецу некоему невежественному, как граждане прекрасного Сибелиума совершают жертвоприношения Церере Многоплодной, как совершают молитвы и в конце речи предложил Гарри прийти в храм с овощами и фруктами, а лучше - ещё и прихватив руками рабов, которых, должно быть, много у богатого на вид иноземца, непорочного агнца, принести всё это в жертву богине и вознести ей славословие, льющееся из самых глубин души.

Гарри ответил просто:

– Христианин еси я, и не полозено мне молиться бокам языческим.

– Вон! Вон из храма! Богохульник ты еси!
– благим матом заверещал священник.
– Почто пришёл ты видом своим и душой, проданной ни за осьмушку коровы, а задаром, Распятому Рабу, осквернять место сие святое?!

– Да, христианин есть я, и лезачем беспокоить бокиню языческую, коей слузишь ты, гласом столь кромким.

– Ах ты, картавый пришлец! Смеешь ещё ты мне указывать, как вести себя пред богиней священной, кою защищать я должен от клеветников и таковых богохульников, аки ты еси! Пошёл вон!

Гарри покинул громогласного священнослужителя, надеясь, что за двери храма он не выйдет.

Но тот вышел и долго ещё кричал вслед быстро удирающему Гарри, насколько позволял длинный плащ, в котором путались ноги:

– Се христианин еси, граждане! Остерегайтесь пришлеца сего иноземного! Се христанин еси! Заразу страшную несёт он в сердце своём и на устах злоречивых! Опасайтесь заговаривать с ним и даже в термах будьте поодаль!

Да станет он изгоем в городе нашем, храмы великие имеющем! Да будет так!

Се восклицаю я, авгур ваш, предсказатель безошибочный и священнослужитель храма Цереры Многоплодной Премоцилиус!

Гарри стремглав донёсся до дома Снепиусов, дома любимого Северуса, рабы тоже пробежались и согрелись.

Они были в одних лишь шерстяных хитонах* * , валяных пенулах и штанах из грубого сукна, а ноги были обуты в войлочную, бесформенную обувь.

Разумеется, плащей им не давали. Вот, чтобы не мёрзнуть на стоянках для рабов, отплясывали они свои дикие, подражающие движениям лесных зверей и луговых птиц, танцы, чтобы согреться. А то ведь ненароком простудишься, да и помрёшь. Не у каждого же раба в доме есть свой врачеватель, не жалеющий горьких, согревающих, жгучих из-за ышке бяха отваров на жалких рабов, как в доме Господина Снепиуса Северуса. Но и рабы дома Снепиусов тоже любили поплясать-попрыгать-помахать руками, изображая охотников на медведя…

* * *

* Рождество Иисуса Христа до четвёртого века упоминали в праздник Богоявления. В середине четвёртого века папа Урбан Второй ввёл Рождество, как отдельный праздник, отмечаемый двадцать пятого декабря. Праздник связан с замечательным солярным явлением - зимним солнцеворотом. Начиная с двадцать второго декабря день прибывает по несколько минут, сначала по вечерам, а вскоре подтягивается и утреннее увеличение продолжительности светового дня.

* * Хитон - основная одежда римских рабов, состоявшая из одного или двух кусков ткани, скреплённых на плечах небольшими застёжками. Заимствован у греков, среди которых выполнял функции и мужской, и женской одежды различной длины.