Глава 22.

…Теперь Гарри только диву давался и с большими охотой и удовольствием, как легко Северус решился отмечать прежде всего христианский, в понимании Гарри, праздник в языческом доме. Ну да, ведь он же лорд дома, Господин, как говорят римляне, вот и делает всё в своё удовольствие.

Ну, никак не давалось Поттеру вслух слово «ромей» или «римлянин». Всё, что мог он воспроизвести, было прилагательное: «римский», а на существительном «римлянин» его переклинивало. Бывает. Хорошо, хоть х`ыкать перестал. Но думал он правильно.

Ёлочка казалась словно уменьшенной копией елей доброго Хагрида, о котором Гарри тоже со временем вспомнил. От неё расходился по комнате и наполнял её выстуженный воздух дивный лесной аромат. Юноше было очень приятно чувствовать этот «запах Хогвартса» в своей комнате.

Участия лесничего в Последней Битве он не заметил, словно и не было такого члена «Ордена Феникса», как Рубеус Хагрид.

К слову сказать, Хагрид, разумеется, участвовал в Битве за Хогвартс, и весьма успешно, практически не прибегая к магии, а только благодаря таланту ладить с магическими животными, отвёл от защитников замка целый табун шерстокрылов - похожих на кентавров оголтелых тварей с длинными костяными шпорами на всех четырёх ногах и жутко кусачих. А челюсти с огромными зубами были у них такой силы, что запросто могли перекусить человека пополам. Но этот «разговор по душам» с нелюдью, у которой и душ-то, по изысканиям учёных, нет, проходил далеко на прогалине в Запретном лесу. И не успел Хагрид договориться со всеми легионами и стаями магических тварей, как… битва закончилась.

… Гарри, лёжа нагой под покрывалом, начал медленно, но верно нагонять на себя волны панического страха перед должным осуществиться с минуты на минуту, когда Северус закончит раздеваться и ляжет рядом с ним в постель. От ёлочки пахло хвоей и текущей из сруба смолой, она обречена была простоять до Нового Года, а потом отправиться на свалку во дворе.

Гарри было жалко себя, и он стал сравнивать себя с ёлочкой, на которую сейчас налюбуются, потом срубят её Режущим заклинанием, нанеся многочисленные болезненные порезы на всём теле, грубо, обязательно грубо отымеют и оставят одного. И так разжалобился Поттер, что и не заметил, как Северус оказался лежащим рядом, таким ледяным. Они накрылись покрывалом, и Северус лежал на спине, закинув руки за голову, долго вовсе не шевелясь, не делая даже попыток что-то совершить для совсем обессилевшего от страха Поттера.

Наконец, юноша не выдержал затянувшейся слишком уж паузы и произнёс шёпотом заискивающе и зазывающе в то же время:

– Северу-ус?

– Что, малыш? Боишься?

– Если честно, то да. Даже очень боюсь, хоть и хочу стать взрослым.

– А ты не бойся. Нам торопиться некуда. И если ты действительно этого хочешь, в одну из ночей или в какой-то счастливый день ты поймёшь, что бояться боли не надо. Пойми, Гарри мой Гарри, любовью люди занимаются не для боли. Это только ты вбил себе в голову, что любовь и боль - неразделимы, а теперь вот… сам испугался того, что напридумывала твоя, не обижайся только, больная голова.

Может, насчёт… кинжала ты погорячился? Посмотри лучше, да понюхай воздух, это наша с тобой ель. Настоящая, рождественская. Вот только индейки нет, а бараниной мы сегодня вдосталь наелись. Даже я съел немного, хоть мне и нельзя.

– Северу-ус, а ты… Когда ты… ну, начнёшь? В смысле… меня?

– А мне, почему-то кажется, что нам и так хорошо, просто лёжа рядом. Помнишь, однажды мы уже спали вдвоём на твоём ложе? И я тебя не тронул.

– Но, Северус! Ты же обещал, что возьмёшь меня именно этой ночью! Я же так ждал…

– А теперь боишься. Так, может, не нужно пуго?

– Нужно! Нужно! Назло! Назло себе! Назло те…

Северус мгновенно повернулся лицом к Поттеру и прижал его голову к себе, целуя в чистую, только сегодня вымытую в термах, макушку.

Недовольно и глухо раздалось:

– Ну, любимый мой, почему ты даже не поцелуешь меня в губы? Я же жду!

И Северус нежно поцеловал Гарри в губы, воспроизводя по памяти тот, первый, нежданый-негаданный их прилюдный поцелуй, от которого впервые после многих таких же, но наедине, так сладко сжалось сердце Снейпа.

Гарри не выдержал томления неизвестностью и повалил Северуса на спину, а сам уселся верхом и начал так страстно целовать любимого, что у того кругом пошла голова. И он стал сначала просто отвечать на атаку гриффиндорца, а потом перехватил инициативу и завладел ртом Гарри, изучая все его уголки, таинственные, хоть и… уже привычные.

Слюна любимого чуть горчила и казалась терпкой, хотя Северус и боялся излишней сладости «нежного юноши», который уже лёг на Северуса плашмя и натирался членом о его пенис. Северус не ожидал такой атаки со стороны стопроцентного англичанина Гарри. Он же ещё так недавно думал, что в венах возлюбленного - разбавленная многими поколениями чистокровных браков семьи Поттеров бесполая, асексуальная «водица».

Рука Гарри скользнула куда-то под тонкий матрац и извлекла сверкающий, новенький, острый пуго. Кинжал, который знакомый Северусу колон за хорошую оплату работы ещё и наточил. Гарри насильно прервал нежное поглаживание любимого подушечками пальцев по спине, поймал его руку и вложил в ладонь ненавистное Снейпу орудие, а потом сомкнул пальцы Северуса на рукояти, такой… удобной.

– Я сейчас. Вот так.

Гарри выпрямился и снова сел на бёдра Северусу. Сейчас Поттер казался таким хрупким и беззащитным, но вот он выгнул грудь колесом, поджал и без того плоский живот - всё, что Северусу хотелось бы сейчас заласкать, и скомандовал внезапно охрипшим голосом: