Во время «оно» Господом был сотворен и рай и ад.

Земля та, на которой расселились все народы,

С тех пор и существует нерушимый постулат,

О сохранении энергии в природе.

Энергия не исчезает и не возникает вновь,

И это в Мироздании является основой,

Закон извечен и незыблем, как Любовь,

Подарком для Земли быть молодой и вечно новой.

Когда с любовью ты сажаешь семена,

Которые по лету колосятся рожью,

И с васильковою голубизной колышется она,

Энергия, заложенная в ней, на море так похожа.

Когда со злом и не с любовью делаешь дела,

Из этих дел ты не получишь пищи,

На поле на твоем появится лишь сорная трава,

От дел твоих не будет ничего, ты будешь нищий.

Когда со злом и не любовью делаешь дела,

Не жди от них «пшеницею получишь»,

И с поля жизни ты получишь «плевела,»

Энергию любви ты злом озвучишь.

В тридцатые построены концлагеря везде,

И стон миллионов мученников раздается,

И отвратительное Зло, рассеянное по земле,

Оно ведь никуда не пропадает – остается.

Оно энергией от дьявола уходит ввысь,

И собирается злой тучей в атмосфере,

И при рожденьи новой жизни, как ни тщись,

Зло поселяется в ней в большей или меньшей мере.

Не делай никогда, что не желаешь сам себе.

Не делай никогда того, что человека обижает,

Не делай никогда того, что в страшном сне

Присниться может – этого Господь не одобряет!

С убийством Авеля вселенское возникло зло.

С тех пор убийство узаконено в природе.

Греховным человеком – вот оно,

Теперь почти везде явлением нормальным вроде.

Любовь и сострадание почти исчезли на земле,

И кажется, исчез сам смысл существованья,

А человечество, как плесневая корка, расползлось везде,

Забыло большинство, а где Любовь и Божие заданья?

Вот телевизор – самолетный точечный удар,

И там, где только что стояли человеки,

Нет ничего, столб пыли и пожар,

А ведь за этим матери, их слезы, горькие навеки.

И что увидели, забыли, пустяки.

Ведь через час увидим вдвое больше.

А раз нас это не волнует, мы уже не жители Земли.

Пусть марсиан волнует, и как можно дольше.

По Ледовитому, да на круизном корабле,

На льдине я увидел серенькие точки,

А это все равно, ну, как корабль на луне,

Хотя теперь я понимаю – это все цветочки.

Среди сияния арктического льда

Сидят уютненько два серых мишки,

Как из тайги они пришли сюда?

Загадка не для взрослого, а для мальчишки.

Разгадка происшедшего весьма проста,

«Топтыгины» ведь были белыми когда-то,

Не из Сибири появилась эта «красота»,

А из разломленного танкера пролилась нефть, ребята.

Какие мишки черные на льду!

Какие самолеты с точечным ударом!

Ведь гибнут сотни тысяч, тут конвейер на ходу,

Осточертело все, гори оно пожаром.

Эх! Надоело все, устал писать стихи,

Земли орбита вся погрязла в хламе,

В коррупции погрязли жители земли,

«О Господи, не покидай, останься с нами!»

Цунами – Фукусима – никого не возвратить.

Лежат на улицах, асфальт покрыв телами,

Из-за проклятой радиации – ведь их нельзя зарыть,

Лишь черный лебедь, пролетая, горестно взмахнет крылами.

Я к кассе подошел, чтоб попросить.

Кассиршу не хотел я удивить,

Продать талон на жизнь я попросил,

Чем милую кассиршу удивил.

Она сказала, что талона нет,

Махнула ручкой на прощанье, все, привет!

И это правда, смертный человек

За счет талона не продлит свой век.

Я не смогу купить на жизнь талон.

Цену талона знает только Он,

И нет такой цены, чтоб жизнь продлить,

За деньги – и секунды не купить.

Кипенье жизни, щебетанье птиц,

Уже не для меня, но есть одно желанье

Не нужен взгляд красивых глаз из-под ресниц,

И крики «Браво!» из толпы, поэту в обожанье.

Сегодня мой последний день,

Прощай навеки все, что оставляю,

Не двигаясь, лежу, вот накрывает тень,

Я смерти не боюсь, предстать пред Ним желаю.

Я так был избалован ласками Судьбы,

Ее блистательно-пленительною стороною,

Все высшие награды уж давно мои,

Хранитель-Ангел был всегда со мною.

Тихонечко открылась дверь, вошел мой друг,

Я жестом показал: «Смотри на полку»,

Он понял, подошел, открыл не вдруг,

Наверное, считал, что в этом мало толку.

А там без счета золотом сверкали ордена,

Те высшие от Родины награды.

Которые вручила мне моя страна,

Решив, что я их заслужил, мне было это надо.

Я шепотом сказал: «Готов их все отдать»

За три часа в лесу, о Боже, дай мне силы,

Успеть в осеннем золоте грибов собрать.

Поджарить, водочкой запить, и пусть горит огнем, что было.

Суть желаний – в исполнении желания,

То, которое в мечтах храню.

Той страны не знаю я названья,

Где осуществлю свою мечту.

Резвый поезд понесется к Счастью,

В даль зовущую – страну чудес,

И оставит позади несчастья,

Истерзавшие мне душу под обрез.

Вперемешку с рабством и свободой,

Жизнь прошла извилистой тропой,

Солнце в ней, сменяясь с непогодой,

Вдруг сияет ярко надо мной.

И ничуть о прошлом не жалея,

Там, где жизни должен быть предел,

Я б хотел, «чтоб вечно зеленея,

Темный дуб склонялся и шумел». [19]

Не получилось эдельвейсом насладиться не спеша,

И часто жизнь-судьба мне не давала остановку,

Без отдыха тогда, я быстро, чуть дыша,

Взбирался на гору, мне кажется, без толку.

А жизнь-судьба гнала наверх быстрей,

То черными, то белыми чередовалась полосами,

И обрушая вниз, и раня все больней,

Одаривала часто радостями, отдыхом и чудесами.

Но вот случилось все, я наверху,

Вершина – к солнцу, невозможно дальше,

Под нею половина жизни далеко внизу.

Мне повезло, с лавиною могла прерваться раньше.

Hy. надо за вторую половину браться начинать,

С горы спускаться вниз – в спокойную долину,

Мне альпеншток приходится почаще применять,

Наверх стремилась молодость, и да на вершину.

Хотелось постоять подольше наверху,

Но снова жизнь с вершины вниз сгоняет,

Ведь мне известно все, я вниз спешу,

А вниз не легче, чем наверх, все это знают.

Зачем спешу я вниз, не знаю сам,

Но чувствую – при спуске я теряю силы.

Три четверти от жизни на подъеме там,

Не быть мне там опять, и даже если б попросили.

Теперь меня не надо плетью больше подгонять,

И жизнь уж не поднимет руку, это так понятно,

А о вершине жизненной я буду вспоминать,

В последний миг, губами шевеля невнятно.

Весна в душе моей, ты словно осень,

Хотя бушуешь в страстности своей.

Не слышу пенья соловьев, не вижу неба просинь,

И горечь расставанья все сильней.

Душа болит – она сейчас в пустыне,

Как ты, две тыщи лет назад, стою,

«О Лима – Сафахвани» [20] , не оставь меня отныне,

Клянусь! Я в спор с судьбою не вступлю.

С судьбою не хочу быть больше в споре,

Надеюсь, что пребудешь Ты со мной,

Мои страдания и жизненная горечь

Уйдут по воле по Твоей куда-то стороной.

Туманами уйдет и в быль, и в небыль,

За то, что потерял – я не пролью слезы,

На ту любовь, в которой был и не был,

Не обернусь – из памяти моей сотру ее следы.

«Какие времена – такие нравы»,

В квартире двое пожилых людей сидят,

Глядят перед собой печальными глазами,

О детях, дом покинувших, и думают, и говорят.

А двести лет назад. И не представить горя,

Чтобы подобное случилось, этакая вот беда,

Огромная семья вся в полном сборе,

И старики, так почитаемые, во главе стола.

Семья сидит, сверчит сверчок за печкой,

И разговоры о насущном хлебе и работе без конца,

И теплый и неяркий огонек от свечек

Из темноты выхватывает силуэт отца.

Отец и мать, их работящие и жилистые руки,

Теперь уж отработали у стариков седых,

Лицо в бороздяных морщинах матери-старухи,

Все это вызывает уважение у молодых.

И старики довольны, все кровиночки их в сборе,

Там общий труд на благо всей семьи,

И на полях пасутся овцы и коровы,

В загонах свиньи – блага, что приходят от земли.

Другие времена, судья встает и приговоры зачитались,

Девица и ее жених вдруг захотели жить

В квартире, где отец и мать так долго задержались,

Решили, что с уходом можно их поторопить.

Какое уваженье к старикам? Откуда!

За занавеску старого отца и мать,

Такое часто повторяется повсюду,

Пусть дышат там, и место хватит занимать.

Поэтому сидят одни, так на душе тоскливо,

И понимают, Бог не мог так дать,

Для стариков все это так несправедливо,

Эх, жизнь – время, ну, зачем детей от дома отдалять?

Семья от Бога, это мироздания опора и ячейка,

Ее никто не смеет разрушать,

А то, что заповедь «Ты чти отца и мать» – копейка,

За это человечеству придется отвечать!

Для всех мечта иметь такого друга,

Какого так давно имею я, друзья.

Он член семьи, моя жена ему подруга,

О большем и мечтать нельзя.

По зову моему или моей жены

Мой друг всегда является мгновенно,

Он настоящий друг моей семьи,

Часами мы сидим и разговариваем откровенно.

Мы так близки, что сын мой на него похож.

Чему с женой мы рады необыкновенно,

А с дочкой младшенькой, ну, копиею схож.

Влиянье друга на характеры их несомненно.

Но есть на свете злые языки,

Что говорят: «Твой друг доверьем злоупотребляет,

И он влюблен в жену, и дети не твои».

Тогда что делать, просто я не знаю.

Я не хочу их слушать и покой свой нарушать,

К восьмидесяти как-то разберемся.

Тогда и разгляжу получше я своих ребят,

А вдруг расстаться с другом мне придется?