Светает, я иду порою заревою,

По сторонам дорожки полевой

Растет крапива с бархатной листвою,

Листком резным и скромной красотой.

Чему тут удивляться, ну, крапива,

Ну что красивого в траве твоей?

Эх, не выдумывай поэт, иди-ка мимо

От этой злой травы дорожкой поскорей.

Крапивушка-трава – трава не злая,

В военном лихолетьи ты спасла не одного меня,

От голода своих детей спасая,

Частенько мамы суп варили из тебя.

Бывало из крапивы измочаленные стебли

Умельцы ухитрялись в лапоточки превратить,

И, если в наказанье, с удовольствием приемлю,

По заднице проказнику тобою можно наградить.

Характер – ох, характер у моей подруги,

На вид свежа, нежна и хороша.

Но своенравна, только попадется в руки,

И многие поймут – такая вот у них жена.

Опускается ночь, нежно звездное небо

Покрывалом накрыло на земле тишину,

И под пологом этим скрыта быль или небыль,

Все, что пережил я, мне теперь ни к чему.

Ускользнуло во тьму навсегда, безвозвратно,

То, что было мое – уж теперь не мое,

Вера в дружбу и честь как ушла, непонятно,

И сгорела так быстро, как сухое былье.

По наивности думал, что Честь – не безделка,

Что огромная ценность находится в ней,

Честь у многих друзей оказалась подделкой,

Очень грубой подделкой, недостойной людей.

Как же жить, у кого испрошу я совета?

Может, эхо на свете беспристрастней всего?

Для меня ничего не осталось, чем это

На вопрос мой мне эхо обратно прислало его.

Как я мечтал увидеть стены дома вновь,

В котором я родился, вырос, а потом расстался,

Где встретил первую свою любовь,

Но оказалось, что стремился я туда напрасно.

Как я хотел бы голос мамы хоть издалека

Услышать из окна: «Пора, сыночек, кушать!»

Напрасно, не бывает так, ведь своенравная река

Приказа повернуть теченье вспять не будет слушать.

И я пришел туда, где якорем моя душа

Держалась в детстве милом и знакомом,

Но оборвалась якорная цепь, и вот она

Чрез много лет вновь оказалась перед домом.

И я увидел черноту и пустоту окон глазниц,

И дома детства моего опустошенье,

И слезы потекли из-под ресниц…

О жизнь! За что такое страшное мгновенье?

Там взгляда маминого не увижу из окна,

А крыша с дырами скрипит стропилом,

Там около тех стен замолкла детвора,

Исчезло все, что было в детстве милом.

О дом, заброшенный мой, нежилой.

Ведь это как бы смерть души при теле,

Ведь ты, как человек, который вроде бы живой,

Хотя давно покойник в самом деле.

Не обернусь я ни за что назад,

Не посмотрю на след, который

Со мною рядом был так много лет подряд,

Сопровождал меня и в радости, и горе.

Пускай ушедший след навек

Когда-нибудь с другим соединится,

Стезей своею будет счастлив человек,

И след – во след в тропинку превратится.

А могут рядом те следы пойти,

Тропинка станет вдруг дорогой,

И два влюбленных за руки в пути

Придут на перекресток – на Большак, и слава Богу.

И будет повторяться вновь и вновь

«Что было – будет, а что будет – было» [21]

За расставаньем по следам идет любовь,

А за любовью ненависть идет неотвратимо.

Я иногда пишу об очень грустном,

Прошу тебя, о молодость, прости меня,

Пишу о правде, не хочу казаться малодушным,

Что старости и смерти я боюсь, друзья.

Я не пожалуюсь на то, что жизнь прошла напрасно,

Что быстро распрощавшись, молодость ушла,

В биеньи пульса и души она была прекрасна,

Сгорало сердце в чувствах у меня всегда.

Я всей душой хочу, чтоб молодость смеялась

И дебет с кредитом не подводила никогда,

Все потому, чтоб старость не пыталась,

Воспоминанья о прекрасном вдруг оставить без следа.

Гуляйте, веселитесь, пейте и любите,

А то уйдет ваш поезд молодости в никуда,

В пустом вагоне одиноко просидите,

И в ветхому вокзалу старости прибудете, друзья.

Я поступал всегда во всем, как описал,

Поэтому я не сидел в пустом вагоне,

И одиночества я никогда не проклинал,

Его я никогда не знал по Божьей Воле.

Смеюсь – такое, ну, смешное заявленье,

Что вы мужчинам не уступите, вы лучше нас,

Наверно, мы не производим впечатленья,

Ведь грудь из силикона и роскошные ресницы не про нас.

Но если мы случайно согласимся,

Что женщины такие же, как мы,

Никак эмансипации не удивимся,

Змеей она у них согрелась на груди.

Топор в ее руках, смотри – уже смеются,

От смеха куры закудахтали везде,

Дровишки, ну, никак не расколоть, не поддаются.

Топор не по бревну, а почему-то по ноге.

А если молоток к ее рукам придвинуть

И гвоздик попросить куда-нибудь забить,

Он вкривь и вкось пойдет, уже не вынуть,

Случайно может руку гвоздиком пробить.

Желанья нас опередить весьма хватает,

Ну как же нам, беднягам, дальше жить?

Как тонны силикона оплатить, не знаем,

Которыми орудует хирург, чтоб в груди положить.

Вы в математике так далеки от Софьи Ковалевской,

И от Мари Кюри так далеко, не описать,

Их только двое, и они воистину известны,

А остальные могут только денежки считать.

А повар лучший в мире кто? Не знаем,

А парикмахер в мире лучший кто? Молчим,

А модельеры лучшие? Их что не замечаем?

А архитектор лучший? Мы о нем не говорим.

О, женщины! Эмансипации подруги,

Помедленнее, только рысью, не галопом вскачь,

А то окажется, что лошадь без подпруги,

И вы уж не в седле, хоть смейся или плачь.

О чем пишу, красавицы, наверное, вас обижая,

Ведь всех достоинств ваших и не перечесть,

Пред вами мы колени преклоняя,

Все ж постараемся эмансипацию перетерпеть.

Хотя, наверное, не перетерпим – это очень трудно.

Да что об этом долго говорить,

Мы вашу в жизни роль заменим, если нужно,

Детей рожать, воспитывать и борщ варить.

Все на земле – все создано трудом мужчины,

И даже мирозданье сотворил господь,

Поэтому у вас нет никакой причины

Эмансипироваться – прочь ее, заразу, прочь!

О, где вы незабвенных дней друзья?

И где вы, шаловливые подруги?

В воспоминаниях так часто ночью я

Играю в «Штандр» вместе с вами, стоя в круге.

Как странно, уж восьмой десяток мне идет,

А занимаюсь детскою игрой и детскими делами,

Быть может, сон волшебный долго не пройдет,

И я подольше, дорогие, буду с вами.

Кружились в дружбе мы, как осенью листва под ветерком,

Кружится и шуршит, сбираясь на асфальте,

И сердце билось часто так тем летним вечерком,

Когда под патефон кто повзрослей кружился в вальсе.

Между полами разницы почти что никакой,

Но, между прочим, нас всегда одно объединяло,

Протест, когда родители кричали из окон «Пора домой»,

Вот этого нам только в это время не хватало!

Как не хватает мне сейчас моих друзей,

И не хватает светлой детской дружбы,

О сон! Верни мне снова радость этих дней!

Сегодняшняя суета мне кажется пустячной и ненужной.

Как хорошо – греховных мыслей не имели мы,

Их не бывает в дивные двенадцать,

Какое счастье, что он них мы были далеки,

Они потом терзают нас в шестнадцать.

Мы были в эту пору крошечные семена,

Родители нас посадили в теплой грядке,

Как жалко – превратиться в них уж нам нельзя,

Теперь мы сами их сажаем, часто без оглядки.

Ну, согласитесь, что любовь, наверное, напасть.

Как разрушающая, так и созидающая неизвестность,

С ней можно возродиться, можно и пропасть,

Она имеет два лица, как «Янус», это всем известно.

Но если хочешь избежать любви, чтоб не пропасть,

То просто выбери подругу-страхуилу,

За денежки с «красавицей» ты можешь переспать,

Любовь там не нужна, была бы сила.

Ты, если хочешь полюбить, красавицу найди,

Но знай, не будет отдыха и сна без срока.

В «Отелло» превратишься ты, черт побери,

От ревности с ума сойдешь, любовник ведь неподалеку.

Ну вот, теперь решай, любить иль не любить!

Ведь нелюбовь от дьявола, любовь от Бога,

Все по Шекспиру: «Быть или не быть»,

Дилеммой будет для тебя до самого порога.