В заводском рабочем кружке возникла мысль придать предстоящим похоронам убитых взрывом рабочих характер демонстрации. Халтурин горячо поддержал это предложение. Срочно было издано специальное воззвание «К рабочим Патронного завода от товарищей», в котором взрыв на заводе ставился в связь с общим положением рабочего класса. Рабочая демонстрация была назначена на утро 9 декабря.

К этому времени перед зданием Патронного завода собралась тысячная толпа рабочих. Началось похоронное шествие, сопровождаемое внушительным отрядом полиции. У ворот Смоленского кладбища к нему присоединился новый отряд полицейских.

У могил погибших отслужили панихиду. Похороны происходили при полном молчании присутствующих. Окруживший могилы усиленный отряд полицейских нетерпеливо ожидал той минуты, когда внушительная толпа рабочих, пришедших проводить своих товарищей в последний путь, начнет расходиться. Но вот в рядах собравшихся произошло движение, и к могилам подошел рабочий. Было слышно, как он воскликнул: «Господа! Мы хороним сегодня шесть жертв, убитых не турками [6] , а попечительным начальством». При этих словах околоточный надзиратель пригрозил ему арестом. В одно мгновение оратор очутился в плотном кольце окруживших его людей, которые, выслушав речь до конца, торжественно повели его к кладбищенским воротам. Другая часть демонстрантов окружила полицейских. У ворот кладбища стояло несколько извозчиков. Рабочие посадили оратора в сани, а всем остальным запретили двигаться с места, чтобы ни один шпион не мог последовать за ним. Выступавший рабочий уехал в сопровождении двух надежных людей. Только тогда полицейские были выпущены из окружения. Околоточный, пытавшийся арестовать оратора, очутившись за кладбищенской оградой, расхрабрился и решил позвать на помощь. Но рабочие вырвали свисток из его рук, и блюститель порядка вынужден был ретироваться.

Демонстрация рабочих Патронного завода на Смоленском кладбище показала, что сплоченные революционной организацией рабочие могут оказать решительный отпор царской полиции.

О демонстрации на Смоленском кладбище заговорил пролетариат Петербурга, революционно настроенная молодежь. Воззвание, выпущенное заводским рабочим кружком, а также изданная вслед за ним прокламация «землевольцев», написанная Плехановым, читались и перечитывались не только на Патронном заводе, но и на многих других промышленных предприятиях столицы.

Рабочая демонстрация в декабре была крупнейшим событием в рабочем движении Петербурга 1877 г. Следующий, 1878 г., отличается дальнейшим ростом стачечного движения. Только в самом Петербурге в 1878 г. произошло 16 стачек. Энергичное участие в организации стачек и в формулировке требований рабочих принимали как руководители рабочей организации Петербурга, так и связанные с ней представители революционной интеллигенции.

В самом начале 1878 г. на Екатериноградской мануфактуре произошла стачка, вызванная огромными штрафами. Даже власти вынуждены были признать, что всей суммы заработной платы рабочих не хватало на погашение штрафов {43} . На Новой бумагопрядильне произошла стачка 2 тыс. рабочих, которая продолжалась с конца февраля до 20 марта 1878 г. Стачка была вызвана сокращением заработной платы при необычно продолжительном рабочем дне. Рабочие требовали сокращения рабочего дня с 13,5 до 11,5 часов, повышения сдельной оплаты, уничтожения штрафов.

Халтурин не только всемерно содействовал усилению стачечного движения, но и изучал его уроки. Таким образом, он пришел к идее общей стачки всех рабочих Петербурга.

Когда пишешь об ушедших великих людях — деятелях науки, культуры, политических деятелях, революционерах, то прежде всего обращаешься к их письменным памятникам — печатным или неопубликованным трудам, дневникам, письмам, мемуарам.

Если не считать соавторства Степана Халтурина в составлении проекта программы «Северного союза русских рабочих» и ответного письма редакции народнического журнала «Земля и воля» по поводу этой программы, то он почти не оставил никаких письменных памятников о своей жизни и деятельности.

В условиях жестоких преследований царизма, когда революционеру записывать что-либо о себе представляло почти преступление перед товарищами, Халтурин был не единственный, кто не оставил письменных источников.

О других революционных деятелях остались хотя бы показания следственным властям, речи на судебных процессах. От Халтурина не осталось и этого. Он был казнен неопознанным через день после ареста.

Кроме Петра Алексеева, никто из рабочих-революционеров не был так популярен в революционном подполье, как Халтурин. Но лично встречались с ним только некоторые единомышленники из рабочих и несколько представителей революционной интеллигенции. Большинство из них были казнены или погибли в тюрьмах и ссылке еще при жизни Халтурина, другие — вскоре после его казни. Сохранились воспоминания о нем Г. В. Плеханова, С. М. Степняка-Кравчинского, Н. С. Русанова — видных деятелей революционного движения той эпохи.

Халтурина лично знал Георгий Валентинович Плеханов — в 70-х годах народник, с начала 80-х годов — основатель первой русской марксистской организации. Знали его и народники 70–80-х годов, известные потом писатели и публицисты С. М. Степняк-Кравчинский, Н. С. Русанов, Л. А. Тихомиров.

Ближе всех знал Халтурина Г. В. Плеханов. Сверстник Степана, он сотрудничал с ним четыре года — с 1876 по 1879 г.

О внешности выдающегося рабочего-революционера Плеханов писал, что оп принадлежал к тем людям, наружность которых не дает даже приблизительно точного представления об их характере. «Молодой, высокий, стройный с хорошим цветом лица и выразительными глазами, он производил впечатление очень красивого парня: но этим дело и ограничивалось. Ни о силе характера, ни о выдающемся уме не говорила эта привлекательная, но довольно заурядная наружность. В его манерах прежде всего бросалась в глаза какая-то застенчивая и почти женственная мягкость. Говоря с вами, он как бы конфузился и боялся обидеть вас некстати сказанным словом, резко выраженным мнением. С его губ не сходила несколько смущенная улыбка, которою он как бы заранее хотел сказать вам: „Я так думаю, но если это вам не нравится, прошу извинить“».

Плеханов замечает, что в прошлом подобные манеры подходили к благовоспитанным провинциалам в начале их светской карьеры. «Но, — продолжает он, — к рабочему она мало подходила, и, во всяком случае, не она могла убедить вас в том, что вы имеете дело с человеком, который далеко не грешил излишней мягкостью характера…» {44}

До перехода на нелегальное положение Степан жил одиноко, занимая небольшую комнату. К комфорту относился равнодушно. Одевался просто. Значительную часть заработка тратил на дело рабочей организации. Особого воскресного костюма, который, как правило, имели высококвалифицированные рабочие столицы, у него не было. Высокие сапоги, широкое и длинное, даже для его высокого роста пальто, на котором обычно не хватало отдельных пуговиц, дешевая черная меховая шапка — в таком наряде он сохранился в памяти современников.