По утрам Мэйхуа всегда чувствовала себя отвратительно, но сегодня это был не просто физический дискомфорт. Ее скрутило так, что впору закричать.

Мэт проснулся.

— Мэйхуа!

Ответа не последовало. Мэт сел на кровати, но Мэйхуа продолжала смотреть в окно, повернувшись к нему спиной. Мэт подошел и встал у нее за спиной, положив руки ей на плечи.

— Не смей!

Только сейчас он понял, что Мэйхуа плачет.

— Почему? Что случилось?

— Настроение плохое… я… — Она вздрогнула и замолчала. — Мне нужно идти.

— Идти? Но ты не можешь… просто уйти. После всего…

Мэйхуа подобрала юбку и направилась к двери. Мэт схватил ее, она остановилась как вкопанная, уставилась в потолок и вздохнула.

— Ты делаешь мне больно.

Мэт разжал пальцы.

— Ты тоже делаешь мне больно и не только руке.

— Ничего не получится, Мэт. Нам лучше расстаться сейчас. Сказать друг другу «до свидания».

— Ты с ума сошла! — Голос Мэта стал мягче. — Разве сегодня ночью тебе было плохо со мной?

Мэйхуа покачала головой.

— Тогда почему?

— Потому что, — резко ответила она. — Потому что… вот!

Она вытянула руку прямо перед глазами ошеломленного Мэта.

— Ты дрожишь, — сказал он и сразу почувствовал, насколько глупо говорить о том, что и так очевидно.

— Да, — быстро и деловито подтвердила Мэйхуа.

И Мэт наконец лицом к лицу столкнулся с той истиной, о которой уже догадывался сам и которую Мэйхуа готовилась сообщить ему.

— Да, так оно и бывает по утрам. Не спишь большую часть ночи, потом просыпаешься в мерзком настроении и дрожишь. Господи, какая дрожь! И хныкать бесполезно. А ведь это только игрушки! Мне становится все хуже.

Да, он видел все эти признаки, Господь свидетель, он видел их.

— Кокаин… надо было сказать об этом вчера. До того, как мы…

— Да. Да! А как ты думаешь, черт бы тебя побрал, почему мне сейчас так мерзко, ты… ты идиот! — Мэйхуа глубоко вздохнула и взяла себя в руки. — Слушай, это я виновата, от меня одни неприятности. Ты мне нравился… ты очень нравишься мне. Ты не такой, как другие; не пытался затащить меня в постель. У нас был настоящий роман, как мне казалось.

Мэт почувствовал слабость в ногах и опустился на кровать.

— А сейчас тебе так не кажется?

— Я хотела только трахаться! — Мэйхуа повернулась к нему, сверкая глазами. — А ты дал мне… другое.

Мэт смотрел на нее в упор.

— Что же я дал тебе? Скажи?

— О, Господи помилуй! Ты дал мне любовь!

— Но я не понимал тогда… — Мэт грубо схватил ее. — Предположим, я люблю тебя… достаточно сильно, чтобы сделать что-то. Есть врачи, которые могут помочь. Тебя можно вылечить, если ты сама захочешь.

Она взглянула на него с грустной улыбкой.

— Что в действительности ты знаешь о снежке? Я имею в виду кокаин.

— Не слишком много.

— О, не надо быть таким… таким потрясенным. Ладно, я была с тобой настоящей тварью. Но это не моя вина. Кокаин виноват, сам знаешь. Он меняет человека. Прошлая ночь была ошибкой. Я хотела секса, а получила любовь. Любовь для таких, как я, — это просто глупая мечта.

Мэйхуа схватила блузку и трусики. Мэт не сделал попытки остановить ее.

— Меня развратили в девятнадцать. Один толкач. — В ее голосе не было никаких эмоций, словно она читала вслух телефонный справочник. — Это было шесть лет назад. Я долго старалась контролировать себя, но вечно это делать невозможно. А сейчас мне все хуже с каждым месяцем.

Мэйхуа помедлила у дверей.

— Я ухожу. Не останавливай меня, не звони, не пытайся увидеться со мной. — Она опустила глаза, ослепленная непрошенными слезами, и, спотыкаясь, побрела в коридор. Мэту показалось, что ее последние слова были: — Не забывай меня!

Но он не был уверен в этом.

Над каминной доской висел листок бумаги в черной деревянной рамке. Он был испещрен китайскими иероглифами, написанными, видимо, в спешке; в углу осталось смазанное красное пятно, похожее на чернильную печать. Нынешний обитатель дома (он из скромности отрицал бы любое предположение о том, что является его обладателем) очень гордился этой реликвией. Он обычно показывал ее всем своим гостям, как один из тех немногих документов, написанных рукой Мао Цзэдуна, которые еще остались у частных лиц. Сначала гости застывали в благоговейном трепете, но потом, разобрав иероглифы, хмурились, и хозяин разражался хохотом по поводу шутки, которая никогда не приедалась. Драгоценный листок, наследие революционного прошлого, представлял собой квитанцию для прачечной.

Дверь отворилась, и Сунь Шаньван быстро отвел взгляд от рамки. Вэнь Мэн, первый секретарь председателя, уже был готов сопровождать его, но Сунь успел шепнуть:

— Извините, я опоздал.

— Не думаю, чтобы они скучали без вас. Играют в бридж.

— Двое на двое?

— Ага.

Сунь глубоко вздохнул и направился в заднюю комнату. Там сидели четверо мужчин. Вся комната была погружена во мрак, только карточный стол ярко освещался подвесной лампой. Прямо на него смотрело призрачное лицо — плоское, белое, с двумя провалами вместо глаз. Оно то исчезало, то появлялось в зависимости от движений мужчины напротив, сидящего спиной к двери. Потом на лице призрака появилась победная улыбка. Сунь услышал, как карта шлепнулась о стол, и все играющие застонали.