Шрифт:
А теперь совсем о другом — «Однострочные стихи» мне чрезвычайно понравились. Многие из них меня просто поразили своею точностью, глубиной и исчерпыванием темы. Это чрезвычайно интересно и неожиданно.
А о Берберовой могу сказать, что она всегда была махровой дурой, только умела прежде скрываться под разными масками. Теперь же возгордилась и показывает свое настоящее лицо «царь-дуры». «Царь-дура», так звали — и несправедливо — Цветаеву [272] . Ведь Цветаева была даже гениальна. Берберова, напротив, вполне бездарна во всем. И в стихах, и в прозе, и в «критике». Ее даже жаль. Я в ней ценю работоспособность и энергию. Если бы ей чуточку ума и юмора, она была бы «хорошим газетным работником». Теперь же просто вредна. Сбивает с пути и соблазняет своею ученой дурью слабых — у нее найдутся ученики [273] .
272
По ассоциации с поэмой-сказкой М.И. Цветаевой «Царь-девица» (1922). Напр., осенью 1945 г. Адамович, вспоминая Цветаеву, советовал А.В. Бахраху: «Прочтите, если найдете, этот “Нездешний вечер”. Она была, конечно, “царь-дура”, но это она написала все-таки больше как царь, чем как дура, и местами неподражаемо — метко и верно» (BAR. Coll. Bacherac).
273
Одоевцеву раздосадовала статья Берберовой «Великий век» (Новый журнал. 1961. Ng 64. С. 119–140), в которой пропагандировались некоторые идеи американской «новой критики».
В статье «Великий век» (Новый журнал. 1961. № 64. С. 119–140) Берберова не без высокопарности пропагандировала некоторые идеи и взгляды американской «новой критики». 7 июля 1961 г. Г.П. Струве писал об этом Маркову: «Да, статья Берберовой произвела и на меня странное впечатление. Впрочем, дело, мне кажется, объясняется довольно просто: она впервые вдруг познакомилась с англосаксонской “новой критикой” (м. б., из лекций Веллека или бесед с ним — он ведь возглавляет там Отдел сравнительной литературы и славянских литератур), а отчасти и с современной англосаксонской поэзией и, не переварив всех этих свалившихся на нее “откровений”, пустилась делиться ими с читателями (может быть, не без мысли эпатировать их)» (Собрание Жоржа Шерона). Аронсон в рецензии на № 64 «Нового журнала» откликнулся на статью Берберовой восхищенно, чем еще больше удивил Г.П. Струве, написавшего Маркову 8 августа 1961 г.: «Да, Аронсон с Берберовой — это номер; но ему простительно принимать все это за чистую монету, не может он на старости лет изучать англосаксонских “новых критиков”!» (Собрание Жоржа Шерона).
Не понимаю успеха «Льдины». Стоит ли — раз она считается великим произведением — писать стихи? Ведь никто ничего не понимает. Надеяться на будущих читателей? Но и тогда будут свои Берберовы и Аронсоны. Как Вам кажется?
Впрочем, «Льдина» совсем не плоха и в текущей поэзии заслуживает скорее похвалы — недурна.
А вот Моршен меня порадовал. Не как «достижение», а как выход из тупика на дорогу. Только бы снова не заблудился в трех несуществующих соснах.
Терапиано после долгого молчания написал хорошую поэму «Эпоха» [274] . Что свидетельствует о том, что способности не пропадают, а, напротив, развиваются с годами, а не усыхают.
274
Стихотворение Ю.К. Терапиано «Эпоха» было опубликовано в канадском журнале «Современник» (1963. № 7. С. 19–20) и вошло в сборник «Избранные стихи» (Вашингтон: Victor Kamkin, Inc., 1963. С. 106–107).
Как жаль, что Вы так далеко, и Вы, и Моршен. Без литературного воздуха и поддержки поэтов очень трудно писать. Я это знаю по себе. Терапиано мне во многом помог, как и я ему. Думаю, что и Вы нам, и мы Вам тоже помогли бы.
Желаю Вам и Вашей жене всего наилучше-лучшего и шлю Вам обоим сердечный привет.
Ирина Одоевцева
44
30 июля <1962 г.>
Дорогой Владимир Федрович,
Спасибо за Ваше письмо. Впрочем, за такое безнадежно-пессимистическое письмо мне на Вас скорее следовало бы наброситься со всяческими: «Бога Вы не боитесь! Кому-кому, а Вам-то на что жаловаться?» и закончить ядовитым, как купорос, вопросом: «А что бы Вы, к примеру, стали делать на моем месте? Повесились бы? Или застрелились?»
Но я понимаю, что все это ни к чему. И что comparaison n’est pas raison [275] . Плохое утешение, что другому еще хуже — во всех отношениях — чем Вам. Нет, не во всех, пожалуй. Я одарена доходящей до глупости веселостью и жизнерадостностью, и это мне многое скрашивает. Только на прошлой неделе я послала в «Мосты» стихи:
…И казалось, что грустней, Безнадежней и темней Горестной моей судьбы. Ну, а вот пойди, Бьется радостно в груди Сердце… [276]275
Сравнение не довод (фр.).
276
Из стихотворения «Я живу день изо дня…», опубликованного в составе подборки из пяти стихотворений (Мосты. 1963. № 10. С. 18–22).
А Ваше сердце разве никогда не бьется радостно?
Я даже ночью просыпаюсь от радости, будто меня толкнули. И долго не могу сообразить, что радоваться абсолютно нечему. Скорее наоборот. И, сообразив, снова засыпаю.
Как бы мне хотелось Вас утешить! Но у Вас все есть — все, чего мне не хватает. Семья, удачная карьера, дом, собаки, друзья и пр. А у меня ровно ничего. Хочу завести себе плюшевую собаку, хотя будут говорить, что я впала в детство. И пусть. Все таки — друг.
Кстати, о друзьях. Из послания Дукельского я поняла, что он Ваш друг [277] . И мне кажется, что очень стоящий. Мне чрезвычайно нравятся «Послания» находчивостью, свободой и оригинальностью. Они даже удивили меня — чтобы не поэт, а композитор мог так писать. Смутил меня только слегка восторг перед Корвиным [278] . Неужели совсем искренний? Некоторые рифмы, повороты стиха и аллитерации просто очаровательны. А кто такие «армяне»? [279]
277
В сборнике В.А. Дукельского «Послания» (Мюнхен, 1962) первое из «посланий» было обращено к Маркову, который написал и предисловие к книге.
278
Имеется в виду «Послание к В.Л. Корвину-Пиотровскому» Дукельского.
279
«Послание к В.Ф. Маркову» Дукельского завершалось строчкой «Привет жене. Поклон армянам».
Приезжал Гуль. Все, кто его видел, поражены. Говорят, вылитый президент Эйзенхауэр. Я «не имею опыта» — Эйзенхауэра никогда не видела. Но Гулем все же поражена.
Что Вы думаете о моем отрывке «На берегах Невы»? [280] Моршен прислал мне за него похвалу, обрадовавшую меня. Я ведь и Вас, и Моршена очень люблю и ценю. И человечески. И поэтически. Как редко кого, ценю Вас обоих.
«Пусть Вам будет хорошо», как Вы пишете. От всего сердца желаю Вам этого. Почему бы Вам не прислать мне вашу диссертацию о Хлебникове, если есть лишний экземпляр? [281]
280
Фрагмент из воспоминаний Одоевцевой «На берегах Невы», повествующий о том, как Гумилев представлял ее Георгию Иванову и Андрею Белому, был опубликован в «Новом журнале» (1962. № 68. С. 66–90).
281
По-видимому, Марков написал Одоевцевой, что его диссертация вышла отдельной книгой.
Марков в это время готовил диссертацию о В. Хлебникове, защита которой состоялась в 1957 г. и которая позже вышла отдельной книгой: Markov V. The Longer Poems of Velimir Khlebnikov. Berkeley; Los Angeles: Univ. of California Press, 1962; переиздана: Westport (Ct): Greenwood Press, 1975.
И. Одоевцева
45
12 марта 1965 г.
Дорогой Владимир Федрович,
Простите, что я так давно Вам не отвечала на Ваше долгожданное первое письмо. Ну, и на второе, конечно.
Первому я очень обрадовалась — я ничем не могла объяснить ваше молчание после вполне удачной встречи [282] .
Мне и Лидия Ивановна, и Вы очень и очень понравились. Я даже, признаться, была удивлена, как легко с Вами говорить и как правильно — с моей точки зрения — обо всем судите Вы. Вот и сейчас я совершенно согласна с Вами насчет Ахматовой, но, конечно, держу свое мнение про себя. А то скажут: «Завидует бедная богаделка». Для меня Ахматова кончилась в 22-м году. Остального могло бы и не быть, хотя им как раз и восхищаются самозабвенно.
282
Марков с женой приезжал в Париж в июле 1964 г. и встречался гам с Одоевцевой, Терапиано, Райсом и другими друзьями по переписке.