Хамид горько усмехнулся.

— Я дам тебе один рецепт, — продолжал человек в белом. — И если ты останешься доволен результатом, вышлешь на мой бейрутский адрес сотню маленьких каллиграфий с изречениями из Корана и хадисами [15] нашего пророка. Каждая должна быть не больше твоей ладони и выполнена зеркальным шрифтом. Ты согласен?

— Обязательно в Бейрут? — весело спросил Хамид.

— Завтра утром я покину Дамаск и месяц пробуду в Бейруте. Если за это время я не получу, что должен, прокляну тебя, — невозмутимо объяснил мужчина. — Ну а теперь пиши.

Хамид достал блокнот, который всегда носил с собой, чтобы отмечать в нем курьезные наблюдения и случаи из жизни. Такой совет дал ему когда-то Серани, никогда не выходивший из дома без записной книжки.

Алхимик помнил рецепт наизусть. Он диктовал ингредиенты и пропорции, перечислял стадии процесса и время, необходимое для завершения каждой. При этом он глядел куда-то в пустоту, словно читал в невидимой книге.

Никто в Сирии не получал более глубокой черной краски. В этом Хамид не сомневался, даже если его результат и нельзя было назвать идеальным.

Эти чернила принесли Хамиду не только богатство и славу, но и множество бессонных ночей. Потому что в порыве увлечения Фарси забыл о данном африканцу обещании и вспомнил о нем слишком поздно. Его посылка вернулась обратно с уведомлением, что получатель по указанному адресу больше не проживает.

Или это тот алхимик наслал на Хамида несчастье?

Для приготовления краски Фарси потребовалась шерсть с живота черной овцы, которую он сжег и растер со смолой, гуммиарабиком и дубильными веществами. Полученную смесь Фарси растворил в воде и загустил на медленном огне. Получилась похожая на тесто масса, в которую Хамид добавил оксиды разных металлов, после чего растворил, снова сгустил до консистенции пасты и отправил охлаждаться в ледник.

В результате вышло нечто похожее на глыбу угля. Для получения чернил, из всех существовавших наиболее близких к абсолютно черным, было достаточно отломить от нее кусочек и растворить в воде.

Слух о новом достижении Хамида быстро распространился среди каллиграфов, и каждый уважающий себя мастер счел своим долгом сделать ему заказ.

И только Серани оставался недоволен.

— Скоро мы превратимся в чернильную фабрику, — ворчал он.

Когда Хамид открыл собственное дело, производство черной краски было поставлено на широкую ногу. Оно оказалось затратным, однако, в отличие от большинства красок, безвредным. Многие каллиграфы умирали молодыми, не подозревая, что отравлены ядовитыми веществами, входившими в состав их чернил. Тут Хамид вспомнил подмастерье Ради, заплатившего жизнью за свою беспечность.

К первой жене Махе Фарси часто возвращался смертельно усталый, весь пропитавшийся «химией» и с перепачканным сажей лицом. Маха ненавидела этот запах и каждый раз выдумывала предлог не ложиться с мужем в постель.

И даже когда Хамид окончательно встал на ноги и смог благодаря крупному заказу греческой церкви купить у богатого еврея Эхуда Малаки роскошный особняк, это не улучшило ее настроения. И тогда не нашлось у Махи для мужа ни единого доброго слова.

Это из-за нее Хамид открыл мастерскую не в Бахсе, районе каллиграфов, а на самой красивой улице квартала Сук-Саруйя, где проживали одни богачи. Эту часть города дамасцы называли «маленьким Стамбулом». Но Маха не захотела даже взглянуть на ателье и ни разу не побывала там.

Тогда, идя навстречу супруге, Хамид прекратил наконец свои эксперименты и стал возвращаться вечером таким же элегантным и надушенным, каким покидал дом утром. Однако и это не помогло.

С каждым днем его жена мрачнела все больше и все глубже замыкалась в себе. Целый год она изводила Фарси своими капризами, пока однажды, в очередной раз отказавшись лечь с ним в постель, не вынудила избить ее.

Года через два после свадьбы Маха тяжело заболела. Она сильно похудела, и все ее тело покрылось гнойниками. Соседи шушукались, что она отравилась ядовитыми красками, которые хранил ее муж в черном ящике в подвале.

Жизнь дома превратилась для Фарси в ад. Он боялся, что жена отравит его. Но она и не думала его убивать. Маха пожелала ему долгих лет жизни, в этом и состояла ее месть, как призналась она сама на смертном одре.

Поначалу Фарси мучили угрызения совести, но вскоре он успокоился и стал наслаждаться свободой и покоем.

Тосковал ли он по ней? «Ни секунды», — ответил себе Хамид и сам испугался собственного признания.

С тех самых пор он жил в доме один, в твердом убеждении не жениться до конца жизни. Его не интересовали ни клиентки, ни одинокие соседки, которые то и дело стучались к нему под разными предлогами. Хамид знал, чего они хотят на самом деле, поэтому встречал их неприветливо.

Однажды к Фарси явился один из его богатых клиентов по имени Мунир аль-Азм. От своей сестры он узнал о дочери известного, но небогатого ученого Рами Араби — очень необычной девушке, не только умеющей читать и писать лучше иных мужчин, но и красивой, и хорошо воспитанной. Он и сам хотел взять ее пятой женой, но ее отец отклонил предложение, потому что полагал, что его дочь должна безраздельно владеть сердцем своего мужа.

Фарси на мгновение оторвался от работы.

— Подождем месяц, пока моя тетя не приедет из Саудовской Аравии, — усмехнулся он. — Пусть она все разузнает, а там посмотрим.