К концу третьего года Нура могла работать с такими дорогими тканями, как бархат и шелк. Далия поручала ей выполнение заказов, чем давала понять, как высоко ценит мастерство своей ученицы, и даже вызывала ревность старейшей работницы ателье Фатимы.

Так Нура и окончила бы свое обучение, счастливая и довольная собой, не появись однажды в ателье тетя знаменитого каллиграфа.

В то утро по дороге на работу девушка видела двух полицейских, только что застреливших собаку. С неделю назад пошел слух, будто в городе орудует банда, которая ловит собак и перекисью водорода пишет на их спинах имя президента Шишакли. На светло-каштановой шерсти несчастного животного светились белоснежные буквы. Пуля полицейского убила его не сразу. Когда Нура рассказала обо всем Далии, та оцепенела от ужаса.

— Храни нас Бог, добром это не кончится, — прошептала она.

Но в течение дня обе они забыли и о собаке, и о президенте.

Полковник Шишакли, пришедший к власти в результате государственного переворота, был свергнут в феврале 1954 года. Лишь по прошествии нескольких лет Нура убедилась, что слова Далии были не данью пустому суеверию, но самым настоящим пророчеством.

Миновали годы, прежде чем отдельные эпизоды уложились в голове Нуры в целостную картину. Она часто вспоминала бабушку, составлявшую из разноцветных кусочков материи настоящие пейзажные полотна.

Незадолго до своего бегства Нура узнала, что идея свести ее с Хамидом Фарси принадлежала ее однокласснице Набии аль-Азм. Семья Набии занимала большой дом в полусотне шагов от мастерской Хамида. Ее брат, которого Нура знала с детства, восхищался искусством каллиграфии и числился среди постоянных клиентов Фарси. Когда он однажды рассказал сестре об одиноком мастере, та сразу решила, что лучшей пары, чем Нура, ему не найти.

Позже Нура вспоминала, как случайно встретилась с Набией на рынке Сук-аль-Хамидия, куда пришла за особыми пуговицами для Далии. Располагая свободным временем, Нура приняла предложение бывшей одноклассницы вместе поесть мороженого. Набия, которая тогда была влюблена и готовилась к свадьбе, удивилась, что Нура до сих пор не замужем.

— Я думала, что с твоим личиком ты уже в пятнадцать подцепишь какого-нибудь богача, — сказала она. — Рядом с тобой я чувствую себя просто ощипанной курицей.

Две недели спустя отец сообщил об одном знатном отпрыске, высказавшем желание взять Нуру четвертой женой. Разумеется, ему отказали. Ведь дочь шейха Араби заслуживала мужа, который будет любить только ее одну.

А еще через месяц соседка Бадия пригласила их с матерью на чашку кофе. Нура согласилась лишь из вежливости. Позже, вспоминая тот день, она снова и снова приходила к выводу, что мать обо всем знала с самого начала. Именно потому она так настаивала, чтобы Нура оделась красиво. Странное требование, если учесть, что соседи обычно захаживали друг к другу в домашних платьях, а иногда и в тапочках.

В гостиной сидела элегантная пожилая дама, которую Бадия представила Майдой. Она оказалась дочерью известного купца Хамида Фарси и ее подругой. Муж Майды работал в Саудовской Аравии и редко приезжал в Дамаск. Далия несколько раз повторила, что он пользуется там большим уважением и что живут они во дворце, но в Саудовской Аравии им бывает скучно, и поэтому на лето они подыскивают себе домик в Салихии.

По ходу рассказа женщина не сводила с Нуры маленьких, но пронзительных глаз. Их взгляд словно проникал сквозь одежду, отчего девушка чувствовала себя неловко.

Все было фарсом с самого начала, но Нура этого не видела. Бадия попросила ее сварить кофе, который у нее якобы получается особенно вкусным. Нура готовила кофе не лучше и не хуже любой семнадцатилетней девушки, однако послушно удалилась на кухню. Дом Бадии она знала, как свой собственный. Нура не замечала, с каким вниманием элегантная гостья следит за каждым ее движением. Глотнув кофе, дама воскликнула:

— Какая прелесть!

Женщины, не смущаясь, говорили обо всем, и Нуре беседа показалась слишком интимной, чтобы вести ее в присутствии малознакомой женщины. Ни с того ни с сего Бадия вдруг стала расхваливать какого-то богатого и рано овдовевшего каллиграфа, с которым, по-видимому, была хорошо знакома. Мать Нуры поддержала ее, посетовав на то, что покойная жена не оставила ему детей.

— Детей у него нет, и слава богу, — отозвалась пожилая дама. — Но он, конечно, будет рад завести их от молодой супруги с глазами газели.

Тут гостья многозначительно задергала бровями. Нура наконец поняла намек и готова была провалиться на месте от смущения.

Вскоре они с матерью распрощались с дамой и Бадией и собрались уходить. Уже в дверях мать остановилась и наставительно заметила, что Нуре следует хорошенько обдумать то, о чем говорили женщины. На что пожилая дама отреагировала тут же, со всей свойственной ей откровенностью.

— Газель, храни ее Господь от дурного глаза, — вздохнула она, глядя на Нуру. — Слишком худа, но это поправимо, потому что сложена она хорошо и походка ее женственна. У нее теплые и сухие руки и гордый взгляд. Быть может, слишком гордый.

— Конечно-конечно, — закивала Бадия. — Таковы они все, девушки, читающие книги. Но если твой племянник мужчина, он в первую же ночь покажет ей, кто в доме хозяин. А если он этого не сделает, значит так тому и быть. В конце концов, наши с тобой мужья тоже живут неплохо.