Наконец Нуре стала сниться мастерская, клиенты и коллеги. Когда она рассказала об этом Далии, та, смеясь, похлопала ее по плечу:

— Ты и во сне делаешь успехи.

Между тем тот сон не предвещал ничего хорошего.

Нура видела одну женщину, заказавшую свадебное платье. Ей не понравилась работа, хотя платье чудесно сидело и скрывало ее беременность. Нура решила напоить ее кофе и ушла на кухню, оставив незадачливую невесту, готовую разреветься, перед зеркалом. Клиентка питала глубокое уважение к Далии, поэтому по пути Нура попросила начальницу успокоить ее. В этот момент раздался смех. Оглянувшись, Нура увидела, что заказчица сама укоротила ножницами платье примерно на ширину ладони.

— Вот так! — радостно кричала она, демонстрируя обкромсанный подол.

Нура проснулась, встревоженная.

— Теперь профессия вошла тебе в плоть и кровь, — сказала, выслушав ее, Далия. — Подождем, пока она уютно устроится у тебя в голове.

Это платье было первой самостоятельной работой Нуры.

Училась она прилежно и, возвращаясь после ужина в свою комнату, каждый вечер повторяла трудные названия расцветок и тканей, приносила из мастерской обрезки, на которых осваивала новые швы и элементы кроя. Вскоре она могла перечислить множество оттенков синего, от «морской волны» до цвета, называемого «чернослив». Красный имел целых шестнадцать нюансов, самым ярким из которых был «кардинал», а самым нежным — розовый, и Нура отчетливо различала их все.

Далия отличалась прямолинейностью, в том числе и по отношению к клиенткам. Одна из них, которой портниха шила свадебное платье, стремительно полнела от примерки к примерке. Причиной тому могли стать частые визиты к будущим гостям в преддверии праздника. Далия распарывала и перешивала ей платье три раза. На четвертый не выдержала.

— У тебя не тело, а дрожжевое тесто, — сказала она будущей невесте. — Решай сама, девушка: свадебное платье или фисташки с пирожными.

Заказчица покраснела и бросилась вон из ателье. Через десять дней она появилась снова, бледная, но заметно постройневшая.

— Красивым людям одежда не нужна, — рассуждала Далия. — Бог скроил их тела наилучшим образом. Но такие — редкость. Остальным наше искусство помогает подчеркивать достоинства и скрывать недостатки внешности.

Далия работала на швейной машинке «Зингер» с ножным приводом, которой очень гордилась. В распоряжении остальных портних были три старые ручные машинки.

И через много лет после своего бегства Нура часто вспоминала эту загадочную женщину и все то, чему она у нее научилась.

Как-то раз Далия решила рассказать о своей жизни.

— Первого мужа мне, понятное дело, выбрали родители, — вспоминала она. — Оба были заметными фигурами в квартале Мидан. Мать и особенно отец пили много арака. Оба они исповедовали ислам, но считали, что заповеди и запреты создавались для древних людей и давно отжили свой век. Лично я никогда не видела родителей пьяными. Еще со времен турок Мидан славился как квартал мятежников, таким он оставался и при французах. Случалось, его весь огораживали колючей проволокой и полицейские проверяли каждого встречного и поперечного. Если и это не помогало, нас начинали бомбить.

Люди жили тогда теснее и лучше знали друг друга. А мой отец был вроде лидера. Поэтому любого чужака, силой или по доброй воле, приводили к нам в дом. Если ничего подозрительного не обнаруживалось, его привечали как гостя и все соседи готовили ему праздничное угощение. Если же чужак внушал опасения, его вышвыривали вон из квартала или наказывали еще строже. В годы восстания трупы двух шпионов были найдены возле той самой колючей проволоки с приколотыми записками на груди: «Передавай привет Сараю!» Генерал Сарай командовал французскими войсками в Сирии.

Как-то раз в холодный январский день 1926 года — а в стране после восстания против французов летом 1925-го царила полная неразбериха — у нас появился молодой человек из города Алеппо. Он хотел знать, как организована борьба с захватчиками в нашем квартале. Его звали Салах, и он помнил наизусть много красивых стихов.

Увидев меня, он захотел жениться, и отец сразу же дал свое согласие. Мой жених принадлежал к знатному и богатому роду. Салах преклонялся перед мужеством жителей нашего квартала, и отец счел вполне естественным, что он берет в жены его уроженку. Меня, конечно, никто ни о чем не спрашивал. А было мне тогда шестнадцать, и от одного взгляда этого черноглазого, кудрявого мужчины у меня подкашивались ноги.

Далия налила в стакан арака, добавила воды и залпом выпила.

— На свадьбе Салах был ласков со мной весь вечер, — продолжала она. — Пока гости пели и танцевали, он читал мне стихи. Я немедленно влюбилась в него. А когда мы ушли в спальню, Салах запер дверь и улыбнулся, и у меня перехватило дыхание. Я вспомнила, что мать советовала сначала оказывать легкое сопротивление, однако плохо себе представляла, что именно должна делать. Поэтому я сидела и дрожала как осиновый лист. Когда Салах расстегнул на мне платье, я чуть не упала в обморок. «Хочешь арака?» — спросил он. В комнате стояло ведерко с кубиками льда и бутылкой. Я кивнула, решив, что алкоголь добавит мне смелости. Мать говорила также, что он пробуждает желание, благодаря чему можно получить удовольствие и от первой ночи. — Далия снова сделала глоток. — И вот я вылила в себя целый стакан и почувствовала, как шипит во мне спирт, огнем выжигая внутренности. Тем временем Салах уже расстегивал штаны. Мать наказывала мне стонать, как только он прикоснется к моей груди, чтобы дать ему понять, что мне приятно. Если же мне не понравится, я должна была оставаться неподвижной, как кусок дерева. Я и окаменела вся, стоило только Салаху тронуть меня между ног. Все во мне умерло. К тому времени он уже совсем разделся, и я увидела его член, маленький и сморщенный. Я не смогла сдержать смех. Тогда он влепил мне первую пощечину, потому что у него ничего не получалось. Он широко раздвинул мои ноги, как будто посадил на слона. «Боже, какой урод!» — подумала я, глядя на него голого. Вся моя страсть словно вылетела в открытое окно. Он потел и странно пах. Свежими огурцами, что ли… Салах упорствовал в течение нескольких часов, а потом пальцами лишил меня девственности, доказательства которой были наутро представлены ликующим родственникам. Через три недели моего мужа остановили на контрольно-пропускном пункте. Он пытался провезти оружие и был расстрелян. Весь квартал шел за его гробом и клялся отомстить Сараю и французам за Салаха. Взрослые мужчины плакали, как осиротевшие дети. Но я солгу, если скажу, что тосковала по нему. Салах так и остался мне чужим. В тот день мне помог лук. Я думаю, Бог создал лук, чтобы помочь вдовам в трудный час сохранить свое лицо. Родственники утешали меня и опасались за мое здоровье. Я казалась самой себе чудовищем, но сердце мое молчало.