— В свете факелов любой мужчина красавец, — произнес женский голос рядом.

Но Хамид выглядел как настоящий принц. Он был неправдоподобно прекрасен.

Процессия достигла дверей дома, где ее встретили с криками ликования.

— Ну а сейчас ты взойдешь на трон, — сказала родственница Хамида.

Нура выскочила за дверь и тут же нос к носу столкнулась с матерью.

— Где ты была? — возмущенно заверещала та.

Но тут в дверях показался Хамид. Встретив его умный взгляд, Нура покраснела и уставилась в пол. Он уверенно шагнул к ней, взял за руку и повел в спальню.

Хамид успокаивал Нуру. Он говорил, что полюбил ее еще до того, как увидел, но в действительности она оказалась гораздо прекраснее, чем он ожидал. Он сделает ее счастливой. Она должна подчиняться ему, но бояться его не надо.

Хамид приблизил к себе ее лицо, и Нура заглянула ему в глаза. Потом он поцеловал ее в правую щеку и в губы. Нура притихла, хотя сердце колотилось как сумасшедшее. Хамид пах лавандой и цветками лимона. Его поцелуй оказался горьковат, но приятен. Потом он оставил ее и ушел в ванную.

В этот момент в комнату вошли мать и соседка Бадия, которые, как видно, стояли под дверью. Они сняли с Нуры тяжелое свадебное платье и украшения, дали ей взамен шелковую ночную сорочку, постлали постель и ушли.

— Помни, что все мы прошли через это и, как видишь, живы, — сказала ей Бадия и неприятно рассмеялась.

— Не огорчай меня, девочка, — шептала мать сквозь слезы. — Очаруй его и станешь его госпожой.

С этими словами Сахар поцеловала дочь, сидящую на краю кровати, и выскользнула наружу. Нура не сомневалась, что обе женщины остались стоять за дверью.

Хамид вернулся из ванной в красной пижаме и протянул ей руки. Сейчас он был еще красивей, чем в белом костюме.

Во дворе пели песни о любви и страсти, о странствующих мужчинах и оставшихся дома женщинах, о бессонных ночах и неутолимой жажде нежности. Уже на третьем куплете Хамид вошел в нее. Он был очень осторожен, и Нура застонала, похвалив его мужественность, как советовали ей мать и подруги. Он и вправду выглядел очень счастливым.

Боль оказалась гораздо слабее, чем ожидала Нура, но и удовольствия она получила мало. Кроме того, игра слишком затянулась. Когда Нура наконец удалилась в ванную, Хамид сорвал с постели простыню и отдал ожидавшим под дверью родственникам, которые приняли ее с криками ликования. К возвращению Нуры постель была застелена чистой.

— Ту я отдал женщинам, чтобы оставили нас в покое, — объяснил он со смущенной улыбкой.

Он оказался прав: с этого момента их действительно больше никто не тревожил.

Хамид был в восторге от Нуры.

— Ты самая красивая женщина в моей жизни, — шептал он влюбленным голосом. — Дедушка ошибался насчет тети Майды, — добавил он и тут же заснул.

Последних слов Нура не поняла.

До утра она так и не смогла сомкнуть глаз: слишком потрясли ее события последнего дня, да и лежать в постели с незнакомым мужчиной было непривычно.

Праздник продолжался неделю, и Хамид ложился с ней в постель в любое время суток, будь то ночь, утро или полдень. Нуре нравилось быть желанной, но со своей стороны она не чувствовала ничего подобного.

— Все придет со временем, — утешала ее подруга.

И она ошибалась.

Работы Фарси нравились полковнику Шишакли, поэтому чуть ли не каждую неделю Назри посылал каллиграфу новое классическое стихотворение. С легкой руки Аббани в мастерской стали появляться и другие знакомцы президента. Хамид Фарси радовался заказам и с каждым разом все приветливее обходился с Назри, на что тот едва ли обратил внимание.

Уже вторая каллиграфия растрогала президента так, что тот положил руку на плечо Назри. Недосягаемый Шишакли признался, что последний раз чувствовал себя таким счастливым, когда ему, бедному крестьянскому мальчику, позволили одному съесть целые соты меда. «Ты настоящий друг», — всхлипывал он, обнимая Аббани.

Оставив других гостей за столом, Шишакли вышел с ним в сад, где долго и с жаром жаловался на своих сподвижников. Могущественный правитель вмиг стал деревенским юношей, пожелавшим открыть свое сердце участливому горожанину. Назри ничего не понимал в политике и держал рот на замке.

Когда через два часа они вернулись, усталые гости встретили президента подобострастными улыбками. Не обращая на них внимания, Шишакли еще раз поблагодарил Назри за каллиграфию и ушел в спальню. Через некоторое время появился офицер, позволивший гостям покинуть дворец. Назри сиял, в то время как остальные про себя ругались.

Тауфик верно говорил, что каллиграфия действует на араба как заклинание. Даже проститутка Асмахан стала привечать Назри по-особенному с того дня, как он подарил ей первую работу Фарси. Она плакала от радости, разглядев под изречением сигнатуру знаменитого мастера. В первый раз в постели она любила его по-настоящему. Ее нежное тело окружало облако ароматов, и Назри словно переместился в рай. Ничего подобного он до сих пор не испытывал ни со шлюхами, ни с законными женами. Сердце его загорелось. Почему же он не сказал, что влюбился в нее без памяти? Он боялся ее смеха. Как-то раз Асмахан призналась, что ничто так не веселит ее, как признания доведенных до оргазма женатых мужчин, которые, едва управившись и еще лежа рядом с ней, неподвижные и обессилевшие, вспоминают своих жен и мучаются угрызениями совести.