Господин Аббани жестоко ошибался. Но мог ли он об этом знать, когда, одурманенный счастьем и ароматом жасмина, как на крыльях летел от Асмахан в свой офис?

Хамид Фарси оставался Нуре чужим не только в первую брачную ночь, но и во все последующие, вплоть до самого ее бегства. Все заверения добропорядочных женщин о том, что «стерпится — слюбится», остались для нее не более чем благими пожеланиями. Можно привыкнуть к мебели, дому, даже к своему одиночеству. Но как привыкнуть к чужому тебе мужчине? Ответа на этот вопрос Нура не знала.

В постели он бывал обходителен и осторожен, но тем не менее не стал для Нуры родным. Она буквально задыхалась, лежа под ним, ей не хватало воздуха. А отчужденность ранила ее еще больней.

Когда все свадебные угощения были съедены, песни перепеты и последние гости ушли, праздник обернулся обыденностью и тоской. Теперь Нура смотрела на Хамида другими глазами: как будто ее жених незаметно покинул дом, а его место занял совершенно незнакомый мужчина.

Нура сразу заметила, что Хамид никогда не слушает женщин, ни чужих, ни собственной жены. Не обращая внимания на ее слова, он говорил только о своих делах, больших и малых. Похоже, Нура интересовала его в последнюю очередь. Когда же она попробовала расспросить его о работе, он пренебрежительно махнул рукой:

— Это не для женщин.

Любое ничтожество мужского пола он ставил выше своей умной супруги.

Вскоре она вообще перестала с ним разговаривать.

Нура мучительно привыкала и к его жесткому распорядку. Хотя ее отец управлял мечетью, он никогда не торопился и вообще не придавал большого значения течению времени. Именно такое поведение ее муж считал признаком упадка арабской культуры. Он ненавидел выражение «на днях», которое так часто используют люди Востока, назначая деловые встречи и определяя сроки заказов.

— Хватит болтать, — оборвал он как-то плотника. — Назови мне конкретную дату. Любой день имеет начало и конец.

Этот плотник три раза обещал сделать полки для кухни. В конце концов Хамид купил их в магазине.

День Хамида Фарси подчинялся строгому распорядку. По часам он вставал, мылся, брился, выпивал чашку кофе и ровно в восемь покидал дом. В десять он звонил Нуре и спрашивал, не нужно ли ей чего-нибудь, чтобы лишний раз не гонять мальчика-посыльного, когда тот пойдет за обедом. Мальчик стоял под дверью ровно в половине двенадцатого, весь в мыле, как загнанная лошадь. Бедняга тоже страдал от пунктуальности своего хозяина.

В шесть Хамид возвращался домой и принимал душ. В половине седьмого он брал в руки газету, которую покупал днем в магазине, чтобы дочитать до конца. В семь он хотел есть и каждый раз смотрел на часы. В понедельник и среду Хамид засыпал ровно в девять. По вторникам, пятницам и воскресеньям он занимался любовью с Нурой, отрывая полчаса от ночного отдыха. В такие дни он старался развеселиться и хотя бы на некоторое время забыть о своей главной страсти — каллиграфии. Нура приучила себя встречать его с улыбкой на лице.

По четвергам Хамид до полуночи играл в карты с тремя своими коллегами в новом квартале города. По субботам он принимал участие в еженедельном заседании какого-то союза каллиграфов. Хамид никогда не рассказывал Нуре о том, что там обсуждалось. «Это не для женщин», — отмахивался он.

На некоторое время Нура засомневалась, не навещает ли ее муж по субботам шлюх. Однако однажды обнаружила документ, выпавший из кармана рубашки, в которой Хамид ходил на заседания. Это был протокол. Прочитав повестку дня, Нура нашла ее скучной и удивилась скрупулезности, с какой секретарь записывал все, что говорили каллиграфы. Речь шла об арабском шрифте. Нура снова сложила листки и сунула их в карман, так чтобы Хамид ничего не заметил.

Не прошло и трех месяцев, как ее жизнь превратилась в сплошное невыносимое одиночество. Стоило ей на минутку остаться без дела, и оно поворачивало к ней свое тоскливое лицо. Любимые романы, которые Нура привезла с собой, вскоре наскучили, и она потеряла к ним всякий интерес. А новые книги она могла покупать лишь с согласия супруга. Три раза Нура спрашивала у Хамида разрешения и получала отказ. Это были современные авторы, которые, по его словам, разрушали мораль и нравственность. Нура страшно злилась на мужа, потому что он даже не читал этих книг.

Одно время она завела привычку громко петь, однако вскоре услышала брошенное через забор замечание, от которого у нее тут же пересохло в горле.

— Если эта женщина выглядит так, как поет, то ее муж спит с ржавой лейкой, — смеялся их сосед, низенький мужчина с приветливым лицом.

С тех пор Нура перестала с ним здороваться.

Она пробовала отвлечься уборкой, однако, когда заметила, что протирает одно и то же окно вот уже третий раз за неделю, бросила тряпку в угол, села на край фонтана и заплакала.