Еще Салман помнил Надию, двадцатилетнюю дочь торговца коврами Махмуда Бустани. У ее родителей был красивый дом в переулке Роз, что располагался в самом центре квартала Сук-Саруйя. Ее отец по дороге в свою лавку каждый день около трех часов заходил в кафе. Надия же недавно развелась, прожив год в браке с иорданским принцем. Она строила Салману глазки, пока он не влюбился в нее, и все приставала с расспросами, когда он приносил заказы ее родителям или соседям. Ее интересовало, где Салман живет, и он солгал, что в переулке Баб Тума, самом центре христианского квартала. А когда Надия поинтересовалась, согласился бы он из-за любви перейти в мусульманскую веру, Салман сказал, что скорей стал бы иудеем или даже буддистом, но к исламу душа его никак не лежит. На вопросы о доме он отвечал уклончиво, так как боялся выдать свою бедность. Красота особняков квартала Сук-Саруйя поразила Салмана. Мог ли он признаться Надии или любому из этих богачей, в какой крысиной норе живет на самом деле? Здесь стояли дома самой изысканной архитектуры, с внутренними дворами, спроектированными по образцу райских кущ. Карам не преувеличивал, когда говорил, что рай разочарует любого дамасского богатея. «У меня было лучше, — скажет он. — Стоило ли поститься и быть добродетельным ради этого?» Салман был согласен с Карамом. Рай нужен только беднякам. Тем более если там вдоволь еды и приличные жилищные условия.

Надии не нравилось, что Салман просто стоит и смотрит на нее влюбленными глазами, ей тоже хотелось услышать от него что-нибудь приятное. Поскольку самому ему ничего такого на ум не приходило, Салман обратился за помощью к Саре, и та продиктовала ему перевод одного французского стихотворения о любви.

И здесь вышла промашка, потому что Надия не стала даже прикасаться к листку. От одной подруги она узнала, что Салман живет в крысиной норе, в чем сама убедилась, посетив его двор.

— Притон нищих! — возмущалась она. — И у тебя еще хватило наглости врать мне! Ты меня не любишь.

Тут Надия истерически рассмеялась, но Салман видел, что она просто пытается подавить слезы разочарования. Он хотел сказать, что обманывал из любви к ней, но Надия не дала ему возможности оправдаться. Она кричала, что Салман противный маленький врун и она лишь из жалости не выдаст его хозяину кафе.

Расстроенный, Салман вернулся к Караму.

Несмотря на утешения Сары, он так и не смог заснуть. Ему было стыдно за свою ложь, потому что в глубине души он не хотел ничего другого, как только целовать Надию и чувствовать на себе ее нежные руки.

Однажды Карам позвал Самиха на кассу, а сам отправился с Салманом на рынок Сук-аль-Хамидия. Он купил для них обоих две рубашки, двое штанов, носки и новые ботинки, а потом они с Салманом отправились в кафе «Бакдаш».

— Мастер Хамид предпочитает иметь дело с неграмотными простаками, — рассказывал он Салману за мороженым. — Он не терпит конкуренции и разорил тайными интригами трех коллег, пытавшихся открыть салоны в этом квартале. Он ни с кем не хочет делиться. Хотя в квартале аль-Бахса каллиграфов как собак нерезаных. Выдавать свои секреты он также не желает. Ты должен явиться к нему под маской ни в чем не заинтересованного дурачка. Может, тогда он забудет об осторожности и ты сможешь выведать его тайны. Узнай рецепт приготовления его знаменитых чернил и все те уловки, которыми он пользуется, когда пишет. В чем, собственно, состоит его мастерство? Сам я в этом не разбираюсь, но говорят, его работы узнаются с первого взгляда. Почему? Ты должен все это выяснить, если хочешь преуспеть. Записывай и прячь тетрадь у меня. Не доверяй чертям, что с ним водятся! Ты никому не должен об этом рассказывать, даже Саре. Если проколешься, он не только выгонит тебя раньше времени, но и жестоко накажет. Он уже дважды делал такое с талантливыми, но неосторожными учениками. Один из них с искалеченной рукой теперь просит милостыню возле мечети Омейядов, второй продает лук. И ни тот ни другой не догадываются, кто изувечил их. Этот Фарси — сущий дьявол! — По испуганному лицу своего юного друга Карам понял, что перегнул палку, и продолжил уже спокойнее: — Но тебе он ничего плохого не сделает. Если хоть один волос упадет с твоей головы, я пересчитаю ему все косточки, а от его ателье камня на камне не оставлю. Так что учись и ничего не бойся.

— А что, если эта наука окажется мне не под силу?

— Ты умный, и у тебя твердая рука. Все не так сложно, если знаешь секрет. Один мой друг сказал, что рецепт чернил и умение чинить перо — половина каллиграфии. Поэтому внимательно следи за мастером, пока не выучишь все назубок.

— Но зачем ты все это для меня делаешь? — спросил Салман, скользнув взглядом по пакетам с покупками.

— Это пустяки, мой мальчик. У меня нет детей, а тебе я обязан по гроб жизни. — Тут Карам погладил Салмана по голове. — Сейчас ты отправишься в парикмахерскую и оттуда в хамам. А завтра в девять будешь у меня красивый, как принц, и мы пойдем к Фарси. Я позвоню ему уже сегодня, потому что он не любит, когда являются без предупреждения. Французский посол ведет себя скромнее, я тебе говорю.

Они простились на рынке Сук-аль-Хамидия, и Карам долго не отпускал руку Салмана.

— Даю тебе два года, чтобы стать мастером. Ты понял? — с пафосом произнес он.

— Да, господин, буду стараться, — по-военному ответил Салман, отдавая Караму честь.

Он смеялся, а на самом деле был так растроган, что едва сдерживал слезы.

Знал ли он тогда, что выполнит приказ Карама?

Мать немало удивилась, увидев рано утром сына одетым с иголочки.

— Ты выглядишь как жених. Или Сара решила дело в твою пользу?

Подготовка к свадьбе Сары была тогда в самом разгаре.

— Нет-нет, — успокоил ее Салман. — Сегодня я попытаюсь получить новое место. У каллиграфа.

Мать обхватила его ладонями за голову и поцеловала в лоб.

— Похоже, у тебя это получится, — сказала она.

Хамид Фарси оказался вовсе не таким страшным, каким его описывал Карам. Они были знакомы уже много лет, однако с ним, как и с другими своими соседями, Фарси держался холодно.

Маленькие, проницательные глаза каллиграфа — вот что поразило Салмана, кроме царящей в салоне чистоты. Салман постоянно чувствовал на себе их взгляд и, вопреки советам Карама, не стал лгать и представлять свою семью в лучшем свете. Он честно отвечал на вопросы мастера, не утаив ни болезни своей матери, ни пьянства отца. Хамид Фарси поднял брови, дивясь прямоте этого юноши, который в свои от силы семнадцать-восемнадцать лет, казалось, уже познал все тяготы жизни. А оттопыренными ушами Салман напомнил каллиграфу его учителя Серани, носившего на своей голове такие же роскошные паруса.

Когда же мастер спросил Салмана, чего он ждет от нового места, тот отвечал так, как велел Карам:

— Работы, господин. Работы и возможности получать за нее деньги. — И тут же добавил, будто по подсказке Сары: — Мой господин, я едва знаком с грамотой, но очень люблю наш арабский шрифт. Из меня не выйдет ни каллиграфа, ни ученого человека, но я могу стать вам хорошим помощником и слугой. Я буду старательно выполнять все ваши приказы.

Карам не сомневался, что Салман все испортил. Однако он ошибся.