Оставшись наедине с коллегами, Салман физически почувствовал исходящую от них ненависть к нему, «свиноеду», как называл христиан Дарвиш. Самих говорил мало, больше кивал, соглашаясь с товарищем, и подстрекал его. Незадолго до полуночи Дарвиш намекнул, что Салман дорабатывает свое в постели шефа, а иначе тот давно вышвырнул бы вон такого недотепу.

Тут терпение Салмана лопнуло.

— Да ты просто завидуешь! — закричал он. — Успокойся, на мою костлявую задницу не покусится даже ворон. Карам имеет другого, куда более красивого мужчину. Но его имени я тебе не открою, хоть ты лопни от ревности.

Дарвиш поник, словно рухнувший карточный домик, и жалостливо заревел. Самих с ненавистью прошипел:

— Поклонник креста, чертово отродье! Зачем тебе понадобилось мучить его? Разве ты не знаешь, как он страдает?

Самих, в общем-то, не наушничал. Но когда начальник предложил Салману новую работу, в душу ему запало подозрение, что старый официант его сдал.

Но почему именно к каллиграфу?

Предложи ему Карам устроиться к плотнику или слесарю, и Салман не знал бы этой головной боли. Сам он не раз слышал, как Карам и особенно его любовник Бадри между собой называют Хамида Фарси хитрющим змеем и бранят его. А теперь вот шеф решил отправить Салмана именно к этому человеку. Но он не мог подробнее расспросить об этом Карама, потому что ловил их с Бадри беседы о каллиграфе урывками и чисто случайно. С некоторого времени Салман начал прислушиваться к тому, о чем сплетничают между собой эти двое, и теперь ему стали известны такие городские новости, которыми можно было удивить даже всезнающую Сару.

С тех пор как не стало Аднана, Салман редко радовал ее интересными байками. Таксист Аднан, сын Самиры, в перерывах между рейсами частенько заглядывал к ним в кафе с разными историями. Он появлялся по два-три раза на дню вплоть до самой своей смерти и всегда пил очень сладкий чай. Однажды ночью на проселочной дороге его машина врезалась в стоявший грузовик. Аднан и его пассажир скончались на месте.

И вот подвернулся такой захватывающий сериал о Караме и его любовнике Бадри! Сара буквально подсела на него и никак не могла наслушаться. Бадри был не только известным филантропом. Он состоял в таинственном объединении, именующем себя Союз чистых и борющемся с организацией под названием Лига знающих, а также с христианами и иудеями. В той Лиге каллиграф Хамид Фарси как будто играл не последнюю роль. Бадри утверждал, что члены ее двуличны, как змеи, и только с виду похожи на мусульман, в то время как в душе — враги ислама. Все они поклоняются греческим богам и спят с родными сестрами. Сара смеялась, слыша об этом, потому что терпеть не могла троих своих братьев.

— У этого Бадри хорошие мускулы, но в голове один навоз, — говорила она. — Но его роман с Карамом развивается интересно.

Сам Салман не все понимал в их отношениях. С одной стороны, Карам на дух не выносил фанатиков, с другой — никогда слова худого не сказал о «Союзе чистых», чтобы не разозлить Бадри, которому был всей душой предан. Иногда, поссорившись с Бадри, Карам плакал от тоски по нему и умолял по телефону о прощении, пока тот не переставал дуться. Карам познакомился с Бадри еще совсем молодым и уже тогда млел от каждого его прикосновения и самоотверженно выполнял все его капризы.

Сара называла любовь двуликой богиней, которая освобождает и порабощает одновременно. Она специально совершила длительную прогулку в квартал Амара, где находился задрипанный салон Бадри, и вынесла свой вердикт:

— Карам, должно быть, совсем голову потерял. Как может возбудить нормального человека эта гора мускулов? Не удивлюсь, если однажды Карам отдаст жизнь за Бадри. У него от дури ногти заржавели.

Салман долго смеялся над последней фразой.

«Но почему именно к каллиграфу?» — спрашивал он себя каждое утро.

И однажды Карам дал ответ на этот вопрос, как будто его услышал.

— Это благородное искусство, — сказал он. — Посмотри, сколько врачей и министров среди его заказчиков. И каждый хочет «лично поговорить с господином Хамидом Фарси».

Салман кивнул, хотя не ожидал от каллиграфа ничего хорошего. Чуть ли не каждый год капризный и высокомерный Фарси выгонял очередного мальчика на побегушках, если только тот, как косоглазый Мустафа, не оставлял его добровольно.

— Закрой рот, — весело подмигнул Салману Карам. — Я же не в притон тебя посылаю! Каллиграфия — благородное искусство. Богачи это дело любят и всегда готовы за него платить. И самое главное, их не волнует цена. Знаешь, сколько просит Хамид Фарси за изречение «Во имя Аллаха, милостивого и милосердного»? Сотню лир! Разумеется, он мастер. Но сколько стоят его чернила и бумага? Одну лиру. А мы здесь что? Я и за неделю столько не зарабатываю, да еще терплю плевки, пот и вонь изо рта. Клиентура Фарси с поклоном благодарит его за работу. А наша замечает нас, только когда что-нибудь не так.

— Но ты же знаешь, — возражал ему Салман, — я ненавижу школу и книги.

— Ты хочешь обмануть старика Карама, маленький плут? — засмеялся шеф. — Сара подготовила тебя лучше всякой школы. Только не говори своему мастеру, что ты все знаешь. — Он доверительно наклонился к Салману: — Можешь смело сказать каллиграфу, что окончил два класса в школе и совершенно не интересуешься книгами. Тогда у тебя будет возможность тайно научиться его искусству. Эта братия никому не выдает своих секретов, поверь. Ну а если он тебя выгонит, милости прошу обратно ко мне.

— А можно мне тебя навещать? — облегченно вздохнул Салман.

— Ты что, с ума сошел? — удивился Карам. — Будешь обедать у меня в кафе каждый день и раз в неделю приходить ко мне домой, чтобы упражняться в каллиграфии. В твоей квартире не позанимаешься. Я подготовлю тебе комнату. Но другим — ни слова. Они твоим успехам не обрадуются. Надеюсь, мы друг друга поняли?

Салман молча кивнул.

Поразмыслив, он согласился с Карамом. Работа в кафе ничего не давала ему, кроме времени для занятий с Сарой и чаевых, которые он приносил домой на радость матери. Надежды на большее не оправдались. Напрасно Салман ворошил свою память. Три раза один богатый маклер пытался заполучить его в постель. Он жил один, каждый день перекусывал в кафе и все норовил ущипнуть Салмана. Глаза маклера горели от страсти, когда он умолял молодого официанта задержаться на минутку. «Я всего лишь хочу тебя погладить», — повторял он. Перепуганный Салман обратился за помощью к Караму. Тот многозначительно усмехнулся и с тех пор стал посылать к маклеру Дарвиша, приплачивая ему за молчание пару лир.