Родители, одноклассники и друзья хором прочили Бушре самого богатого жениха, и поначалу казалось, что их ожидания оправдываются. Адвокат Кадри, увидев однажды из окна, как Бушра возвращается из школы, сразу же послал к Бадие мать обговорить условия свадьбы. Женщины поладили и передали дело мужчинам, которые представили все так, словно давно уже своим безошибочным отцовским чутьем распознали в пятнадцатилетней Бушре и двадцатипятилетнем Кадри идеальную пару.

После свадьбы Бушры Нура на семь лет потеряла подругу из виду. А потом прошел слух, будто Кадри обрюхатил собственную кузину и теперь женится на ней. Та, однако, настаивает на разводе с первой женой. Вскоре Бушра с тремя дочерьми вернулась в родительский дом. Ей шел двадцать третий год. Она выглядела бледновато, но в целом неплохо для матери троих детей. Бушра была высокой и стройной, как ее отец, а от матери унаследовала красивое лицо.

Соседи с удивлением смотрели на ее девочек. Все три выглядели точными копиями матери на разных возрастных стадиях. Старшей было шесть, младшей три года.

Нура тогда еще училась портновскому делу и снова стала видеться со старой подругой. Далия была тертый калач, но и Бушра тоже могла кое-что рассказать ей о супружеской жизни.

— В первую брачную ночь он надавал мне пощечин, так что я, стоя перед ним на коленях, повторяла: «Да, мой господин. Ты властитель души моей, а я ничто». Чего можно было ожидать от такого мужчины? — говорила ей Бушра за кофе. — И вот после шести лет брака и рождения троих детей он открыл наконец, что любит свою кузину, и развелся со мной.

Обе понимали друг друга с полуслова, как будто ни на минуту не расставались все это время. Примерно через полгода Нура узнала, что Бушра снова выходит замуж. На этот раз за друга своего брата Юсуфа, который всегда ей нравился и ничего не имел против ее дочерей.

Нура радовалась за подругу. Далии же Юсуф не приглянулся, потому что, по ее мнению, был не в меру ревнив и имел слишком мелкую душонку для такой большой женщины, как Бушра. Была ли Далия тогда пьяна или действительно так считала?

Не прошло и трех лет, как Бушра снова неожиданно объявилась у Нуры, которая к тому времени уже вышла замуж.

Бушра нервничала, обжигаясь кофе, как будто торопилась излить подруге всю душу.

— Он с ума сошел от ревности, когда я родила ему девочку, — рассказывала она. — Он был уверен, что должны быть только мальчики, как две капли воды похожие на него. Но Дуния — девочка, и она моя копия. Он сказал, что во мне еще осталось семя первого мужа, которое будет оплодотворять меня до конца моих дней. Врач уверял его, что такое невозможно. Семя умирает самое большее через пару суток. Все напрасно. Он обвинил врача в том, что тот со мной спит, и гонялся за ним по дому с кухонным ножом в руке.

На этих словах в комнату вошел Хамид. Он побагровел от гнева, увидев рыдающую Бушру. Не поздоровавшись, он велел ей немедленно покинуть его дом вместе со своим несчастьем.

Нура чувствовала себя униженной и понимала, что теряет Бушру навсегда. Она проплакала всю ночь. Хамид же, прихватив свое одеяло, ушел спать в гостиную. Для себя он этот вопрос решил, как будто закончил каллиграфию.

Много лет спустя до Нуры дошли слухи, что после развода с мужем Бушра жила для своих детей, занимала второй этаж родительского дома и работала в офисе авиакомпании. Смеялась она теперь так же громко, как в молодости.

В тот день, когда Хамид вытолкал Бушру за дверь своего дома, она с плачем обнимала Нуру в темном коридоре.

— Этот тоже болен ревностью, — всхлипывала она. — Бедная моя сестра!

— Тебе надо искать другую работу. Или хочешь сказать, что научился в кафе чему-то такому, что даст тебе возможность кормить семью? — спросил Карам однажды теплым осенним утром. Ответа он ждать не стал. — Каллиграф Хамид Фарси ищет себе посыльного. Косоглазый Мустафа сбежал от него, — добавил он, глотнув кофе. — Наймись к нему. Каллиграфия — золотая жила, это я тебе говорю.

Салман остолбенел от ужаса. Уж не наябедничал ли на него старший официант Самих за вчерашнее?

Это была их первая серьезная ссора за много лет. Карам, как всегда в понедельник, на работу не пришел. И, как всегда в отсутствие начальника, официант Дарвиш злился. У него были свои предположения, но Салман знал наверняка: Карам развлекается с любовником Бадри, у которого, как и у всех парикмахеров, в понедельник выходной. Но ведь кафе не парикмахерская!

Ссора разгорелась, лишь только последний посетитель покинул кофейню. Старший официант Самих посчитал кассу и перенес цифры с многочисленных записок в клиентскую книгу. Среди посетителей были завсегдатаи, а также некоторые лавочники в квартале, которые платили раз в неделю, а то и в месяц. Салман и Дарвиш тем временем убирались, мыли посуду, протирали пол, расставляли стулья и чистые пепельницы. Шеф не выносил грязи с утра.

Дарвиш все время задевал Салмана, будто искал с ним ссоры. В тот вечер ювелир Элиас Баракат пожаловался на высокомерие Дарвиша и потребовал, чтобы его обслуживал Салман. Самих предупреждал его не становиться поперек дороги Дарвишу, но Салман не хотел отказывать гостю. Кроме того, ювелир давал хорошие чаевые и был к тому же христианином. Последнее много значило для Салмана. Он подозревал, что мусульмане Самих и Дарвиш обращаются с посетителями-христианами намеренно грубо.

Салман обслужил ювелира и получил на чай целую лиру. «Я еще вернусь», — пообещал Баракат на прощание и добавил, что в этом кафе есть по крайней мере один воспитанный официант.